Работа мне важна, она для меня на первом месте. Жить на что-то надо, за дополнительную литературу платить надо, осень пока теплая, но зима ведь скоро. А тут не Анапа, говорят, холода и тридцать градусов бывают, бррр… Значит, свитером не обойдешься, одежду надо. На этой волне я рассчитывала обойтись без покупки обуви. Буду под мартенсы носки надевать… А нет. Все новые и новые траты.
И что делать?
У Лены просить опять?
Они и так столько бабла в меня вложили, в чужого совершенно человека… Мне вовек не расплатиться.
А тут я еще и на обувь приду клянчить.
Нет, надо как-то по-другому.
У соседок по комнате не попросишь уже.
Лариса, после сегодняшнего моего посыла, вряд ли хоть слово скажет. И, наверно, Настю настроит. Да и стремно за ними обувь донашивать.
Возле общаги вечером шумно.
На лавочках сидят студенты, отдыхают от трудов ученических, ржут, как кони. Неподалеку тут скверик есть, и там лавочки в тени кустов. Ох и весело по ночам! Только крики, писки, музыка слышны.
Но я скромная девочка-тихоня. Иду мимо, опустив глазки.
Не до развлечений.
- Вон она, - раздается сбоку знакомый злобный голос Ларисы, - шлюха! Платье мое уделала?
Да, бл***!!! Чего тебе надо, тварь?
Я чувствую, что меня неожиданно кроет злостью.
И сильно.
Я голодная, с утра ничего не ела, только ночью пиццу со зверятами, весь день мотаюсь по лекциям, потом на собеседование, теперь в общагу, вся в размышлениях о судьбе моей непростой… И что? И вот что? Обязательно в этот момент до меня надо дое**ться? Ну вот что за подлая бабская натура?
Правильно не было у меня подружек!
Я разворачиваюсь, сузив глаза, смотрю на развалившуюся на лавочке компанию.
Лариса, еще какая-то незнакомая девчонка, трое парней. Явно не первокурсников.
Пьют пиво. И смотрят на меня так паскудно. Насмешливо.
Я не сдерживаюсь.
Похер на имидж маленькой девочки-очкарика. Похер.
- Лара, - мягко улыбаясь, я подхожу к компании, - ты, что ли, обеднела, а? Или это у тебя одно платье в гардеробе, любимое? Какого хера ты опять ко мне лезешь с ним? Сказала же, постираю, отдам тебе говно твое.
- Сама ты говно! – внезапно начинает визжать Лара, и от этого ультразвука у парней, сидящих рядом, даже уши закладывает, судя по тому, как морщиться начинают непроизвольно. – А ну снимай! Прям щас!
Она подскакивает ко мне и рвет платье на груди, раздирая пояс.
Я толкаю ее, хотя такого напора не ожидала и подпустила слишком близко. Пояс на платье с треском остается в кулаке Ларисы, и гребанная тряпка, ничем больше не сдерживаемая, раскрывается по всей длине.
Лара с воем опять нападает и хватает за полу, оголяя меня еще сильнее.
Я, конечно, в долгу не остаюсь, смазываю тварь по щеке ногтями, смачно так, чтоб борозды кровавые остались.
Лара отлетает прочь, орет что-то матерное, про то, что я ее без глаза оставила, парни улюлюкают, кто-то снимает на видео, и посреди этого бедлама стою я.
Практически голая, потому что полу на платье эта сучка таки оторвала, в одном черном лифчике и трусиках, в чулках и мартенсах. Без очков и с растрепавшимися волосами.
- Эй, тихоня, - присвистывает кто-то, - а ты охереть, какая! Иди сюда, пожалею!
Народ подтягивается неожиданно быстро, кто-то еще что-то кричит, Лара утробно воет, словно я ее реально зрения лишила, я прикрываю грудь рукой, другой пытаясь натянуть на себя еще не оторванную полу гребанного платья…
И вот эту картину и застают приехавшие забирать меня зверята.
Рокот байков заглушает шум скандала, и я понимаю, что сейчас мой имидж хорошей девочки, и так сильно подпорченный дракой, публичным стриптизом и матом, будет окончательно похерен.
Потому что Звери снимают шлемы, синхронно, как всегда. И смотрят на меня. На их одинаковых лицах появляется одинаковое выражение ярости и похоти. Совершенно неописуемое.
Они смотрят, дышат, переглядываются…
А потом начинают действовать.
19. Получение награды за нанесение справедливости и причинение добра.
Меня начинают целовать еще во дворе многоквартирного дома с закрытой территорией, прямо у подъезда.
Жадно, прикусывая губы, плечи, оттягивая за волосы назад, так, чтоб удобно было сразу двоим. По-зверски грубо. По-зверски жестко.
По-зверски заводяще.
Меня трясет с такой силой, что, кажется на ногах не устою.
Но и не надо.
Зачем стоять, когда можно просто повиснуть на своих мужчинах и с удовольствием, с кайфом ощутить, насколько сильные у них руки, насколько жесткие пальцы, как они правильно, так необходимо мне сейчас, трогают, там, где надо, так, как надо. И плевать мне в этот момент на не поздний еще вечер, на окна-глазницы огромного дома, равнодушно разглядывающего нас троих. На все плевать.
Они передают меня из рук в руки, пока несут в подъезд, тихо урчат, сдерживая гнев и желание:
- Котен, коза такая… Нахера ушла? Еще и опять в этом платье… И одна потом шла… Нехер одной, тем более там, среди этих утырков…
Я бы, может, и ответила бы что-то, но не могу чисто физически.
Рот все время занят.
Лифт – бесшумная громадина из металла и пластика, закрывает за нами двери. Словно врата в пещеру Алладина, за которыми сокровища. Но и ловушка тоже, не выбраться, даже если бы и хотелось.
Не хочется.
Наглые руки тут же окончательно теряют осторожность, хотя и до этого не страдали подобной фигней.
Занятые друг другом, мы даже не замечаем, был ли кто еще в кабине с нами, или нет. Да даже если б и был… Зверятам плевать. Мне – тоже.
Дима подсаживает меня на бедра, трется туго оттопыренной ширинкой джинсов, попадая точно туда, куда надо. Его ремень, шов на джинсах – грубые, натирают, причиняют, наверно, боль… Наверно.
Не сейчас. Сейчас – только больше огня добавляют.
Я сама трусь о него, как кошка, мурлыкаю практически, хрипло и требовательно, содрогаюсь от каждого недвусмысленного движения, Ромка сзади гладит меня по ягодицам, кусает шею, потом, не выдержав, силой разворачивает к себе за подбородок и целует в губы. Опять прикусывает, требует внимания.
Резкий рывок за бедра, сильно-сильно к себе, и сразу простреливает таким удовольствием, что я выгибаюсь, вцепляюсь в шею Димы одной рукой, другой обнимая Рому. Они дышат уже настолько тяжело, что воздух в лифте густеет до состояния патоки.
Черт… Мы не доедем никуда! Мы просто не успеем доехать!
