А потом, в какой-то момент, обмякла, слабо выдохнула ему в рот, словно прекращая борьбу, сдаваясь на его милость.
Данил тут же отпустил ее руки, переключился с губ на шею, с наслаждением ощущая, как она дрожит от каждого его движения, от каждого касания. Сунул колено между ног, резко поднял вверх, перехватил под бедра, усаживая на себя. И тут же пробираясь пальцами под шорты. И замирая.
Неверяще глядя на нее безумными, шальными глазами.
- Охереееть… Ты же мокрая. Лена, ты же совершенно, сука, мокрая! Кому ты врешь? Кого ты пытаешься нае*ть???
Лена, тяжело дыша и сжимая в горсти его футболку на груди, смотрела, не отрываясь, и глаза ее были, пожалуй, еще более бешеными и шальными, чем его. Она, как всегда, не призналась ни в чем, но Данилу и не требовалось.
Она его хотела, дико хотела, так же, как и он ее!
Дура! Чего мучить их обоих?
Он неожиданно еще сильнее разозлился на нее, и еще сильнее захотел.
Опасная смесь, дикая.
То, что нужно для сегодняшней ночи.
Летняя практика. Ночные игры.
Лена поняла по его взгляду, что настроение поменялось, и опять неуверенно попыталась вырваться.
Да ну конечно! Прям сейчас!
Данил оторвал ее от двери и развернул к кровати. Полутораспалке. Наверняка, скрипучей.
Не надо палиться лишний раз. Или надо? Потом. Сейчас не надо. Помешают еще.
Напротив стоял диван. Крепкий на вид, тяжелый. Самое оно.
Он легко опрокинул Лену на мягкие подушки и тут же поддернул к себе за ноги, становясь перед диваном на колени.
Она только ахнула от резкого перемещения. Заколка слетела, волосы разметались каштановым ореолом вокруг головы, распухшие губы, глаза с расширенными дико зрачками…
Да ты ж моя девочка…
Данил, не давая времени на осмысление положения, навалился на нее, прижимая к дивану, дернул майку вместе с лифчиком:
- Ну чего, хочешь меня?
Ему зачем-то очень нужно было это подтверждение происходящего. Понимание того, что она осознает, что она не бессловесная жертва его напора. В этот раз нет.
Он, конечно, злой. Он, конечно, жестко действует. Но она не против. Она точно не против. Главное, чтоб она сама это поняла. И сказала. Развязав ему таким образом руки.
Грудь, освобожденная от оков белья, была чудесно светлой, полной и нереально красивой. Он положил обе ладони, закрывая полностью белые полушария, сжал.
Лена охнула и запрокинула голову назад.
Отзывчивая ты моя девочка… Давай, говори, говори уже…
- Ну что, скажи, что хочешь, скажи… - Данил наклонился и резко всосал острый сосок , немного прикусил, и очень даже вовремя среагировал, зажимая ладонью рот своей женщине. Потому что она, похоже, моментально утратив контроль над собой, чуть не спалила их игры криком.
А это пока что не надо. Пока что.
- Чшшш… Надо быть тихой. Ты же не хочешь, чтоб нас увидели твои студенты?
Лена смотрела на него яростно и беззащитно. И вообще, очень круто выглядела с закрытым ртом.
Данил понял, что игр хватит, потому что еще немного, и будет не особо правильно.
- Ладно, можешь не говорить, кивни.
Он, не убирая руку с ее губ, опять склонился к груди, прихватывая второй сосок, уже зубами, мягко, аккуратно, потом резко подался вверх и заменил пальцы ртом.
И то, с какой готовностью она ответила на его поцелуй, с какой жадностью зарылась ногтями в волосы на затылке, пытаясь притянуть его еще ближе, собственно, сказало все.
Данил решил больше не настаивать. Они потом обязательно поговорят. Обязательно. Потом. Сильно потом.
Данил оторвался от ее губ, посмотрел опять в уже совершенно дикие глаза:
- Ты поняла меня, Лена Николаевна? Тихо. Очень тихо.
Она кивнула, тяжело дыша. Зрелище ее поднимающейся и опускающейся груди с собранными ареолами сосков было охренительным. Самым лучшим из всего, что видел Данил.
Он поднялся, стянул с нее шорты с бельем, содрал с себя майку, вырывая у своей женщины вздох. И не умея сдержать довольную улыбку.
Я знаю, малыш, я все знаю.
Для тебя все. Из-за тебя все.
Много спорта, мало секса.
Все для тебя, бляха муха.
И, если присмотришься, увидишь свое имя. Как раз там, где сердце.
Это, сука, дико тупо, но чего по пьяни не сделаешь. И выводить ее… Ну уж нет. Никогда.
Данил расстегнул джинсы, освобождая уже давно нереально напряженный и от этого даже побаливающий член. И, не тратя больше времени на прелюдии (и так чего-то разошелся сегодня), резко натянул горячую женщину на себя.
И опять вовремя среагировал, зажимая ей рот!
Потому что, не особо похоже, чтоб у нее кто-то в эти полгода был, настолько она была узкой и мокрой!
И, наверно, ей больно. Но вот терпеть уже невозможно.
Потому он навалился опять на нее, начиная двигаться, разрабатывая ее так, как ему хотелось, и по-прежнему закрывая ее губы ладонью. Каждый его дикий толчок отдавался по всему телу Лены, и это нереально горячо было наблюдать.
Огромные глаза, не отрывающиеся от его лица, закрытый его пальцами рот, руки, беспокойно мечущиеся то над головой, в попытке прихватить хоть что-то, то к его телу, жадно обводя каждый рисунок, каждую мышцу.
Это было невозможно жаркое зрелище.
Данил уже давно не сдерживался, двигаясь грубо, жестоко, чуть ли не насильно. Упал на нее, зажал, наконец-то, руки над головой, указывая им место в происходящем.
Лена, лишенная возможности даже стонать, только смотрела, мыча сквозь его пальцы и отвечая на каждое его движение так остро, так феерично, что Данил понял, долго продержаться не получится. Он опять прижался к ее губам поцелуем, ловя тихие стоны и усиливающиеся вскрики, закрыл ее своим телом полностью, двигаясь уже совсем бешено и жестоко, поймал финальную дрожь оргазма, подарившего ему офигенные ощущения от сжатия внутри, и кончил так, как не кончал уже очень давно.
Хотя, как давно?
Он мог точное время назвать.
Полгода. Полгода у него не было таких эмоций от секса.
С февраля. С вечера встреч выпускников, когда он взял свою женщину прямо на школьном столе в том самом кабинете, где пацаном изучал географию. Кто бы сказал тогда…
Данил целовал расслабленные губы, ловя последние сладкие судороги, гладил покрывшуюся испариной кожу, зарывался пальцами в растрепанные волосы.
И упорно не смотрел в глаза.
Потому что не мог.
