А Вадим? Может, он попугливее? Одно дело, из себя мачо-мэна строить перед женщиной беззащитной, и совсем другое - перед горой мышц, бессмысленных и беспощадных...
Я решила, что, если Вадим опять сидит в засаде возле моего дома, то, так и быть, припрягу Лелика для спектакля, но, к счастью, мой поклонник сегодня не объявился. Видно, жена перехватила. Или еще одна дурочка появилась, перед которой можно хвост распускать... Крепко на это понадеявшись, я подхватила спящую Бусю, выскочила из машины, и Лелик, сверкнув крокодильей улыбкой на заседающих на лавочке мамаш с детьми в колясках, поехал обратно мириться с невестой окончательно.
Я же, поднимаясь на свой двадцать пятый, уже в лифте услышала, как, словно по заказу, врубились басы на моем этаже. Ждал, гад такой, высматривал.
Высмотрел.
Ночь я спала плохо. Причем, грохот музыки особо не мешал уже. Человек - такая скотина, ко всему привыкает. А вот громкие женские вопли из-за стены беспокоили очень даже.
Но я терпела. Пусть. Может, напряжение сбросит и угомонится. Я пила успокаивающий чай, уговаривая себя не беситься, не думать о том, как именно это сейчас происходит за стеной.
Вот интересно, как со мной? Вот прямо так же? Так же губы по коже горячие? Руки жесткие, требовательные? И движения? И стоны? И словечки пошлые, но такие заводящие? И взгляд? Тоже такой же? Темный? Омутный? В бездну утягивающий, бездонную, безвозвратную? И запах? Его кожи, вкусный до невозможности, такой, что, стоит только подумать, малюююсенькую такую часть мыслишки запустить в голову, и полный рот слюны, до того хочется прикоснуться, лизнуть, прикусить. Особенно там, где пахнет сладко-возбуждающе, у шеи, возле ямки между ключицами... И целовать, целовать, целовать, поднимаясь выше, по шее, к скуле, короткий выдох перед падением... И сразу в омут поцелуя. Остро-терпкого, настолько сносящего голову, что невозможно контролировать, невозможно даже осознавать, что происходит... И что дальше будет, уже неважно. Потому что ты знаешь, что дальше будет только еще лучше, еще острее, еще жарче. И от этого знания заранее кипит мозг, отключаясь и оставляя тело без присмотра. Потому что за ним есть, кому присмотреть...
Поймав себя на том, что уже минут десять бездумно пялюсь в стену соседскую и безотчетно прикусываю губы, я вздрогнула, и, подавив желание привычно кинуть тарелку, чтоб хоть немного сбить накал страстей у мелкого гада, ушла на кухню.
Там я опять заварила себе мяты, дала Бусе внеплановую вкусняшку и застыла перед окном, глядя на город и забывая отпивать из кружки. И на самом деле, не видела я ничего. Ни города не видела, ни огней разноцветных, ни неба темного, черного, летнего, с мелкими вкраплениями звезд и таинственным светом прячущегося за облаками месяца.
А видела только тела, прижимающиеся друг к другу, скользящие по коже руки, вздохи и шепот, вкус и запах... А потом все стало внезапно расплываться перед глазами, и я, с удивлением сморгнув, поняла, что щеки уже давно все мокрые от слез.
После этого я отставила нетронутый чай, заткнула уши берушами и легла спать, прижав к себе теплое тельце Буси.
Не знаю, верна ли поговорка, насчет утра и вечера. Да и неважно. Важно то, что я никак не могла изменить ситуацию. И не хотела ее менять, что бы по этому поводу не думало мое глупое сердце.
А утром, с удивлением прислушиваясь к тишине за стеной, я тихонько занялась домашними делами и даже немного позанималась йогой, вспомнив, как увлекалась ею примерно год назад.
Затем выпила какао и нечаянно грохнула стулом о пол.
И тут же, словно от меня ждали хоть какой-то активности, из-за стены раздался злой голос:
- Слышь, теть, а вот мне интересно, сколько ты берешь за раз? Какие расценки?
И чего это мы такие злые? После ночи любви? Наоборот, должен бы расслабиться...
- Тебе виднее, это ты проституток таскаешь, - повысила я голос.
- Да я за секс не плачу, - заржал сосед глумливо, - я ж не твои папики, которым только за деньги и дают.
Я промолчала, чувствуя, что настроение, мирное и спокойное, умащенное асанами, неумолимо портится. А мне на работу. Нет уж, не дождется. Не буду вообще его слушать.
Пусть там ядом исходит.
Сосед подождал моего ответа, не дождался и опять подал голос:
- Чего молчишь? Ну скажи, сколько стоишь? Я, может, поднапрягусь, наскребу на часок.
Я не отвечала, продолжая собираться на работу. И это его взбесило. Стена дрогнула от удара, голос стал грубее и еще злее:
- Чего молчишь? Я знаю, что ты там! Говори, давай! И почему только двое? Или, может, больше? А они друг про друга знают? А? Или ты с одним спишь, а с другим отношения строишь, как это у вас, шалав, принято? А? Говори давай!
Я застыла, пораженная надломом в его голосе, страшным и острым, похожим на внезапно образовавшуюся трещину в доме. Трещину, после которой следующий шаг - обрушение. И погребение под обломками неудачников. Таких, как я. Таких, как он.
Поэтому я не отвечала. Только стояла, слушала гадости, которыми он осыпает меня, считала машинально удары кулаков в стену и представляла, очень ярко, как он стоит с той стороны, упираясь сбитыми костяшками в бетон, как горят его глаза, синие, жесткие, как кривятся от ненависти безумно притягательные губы, как напрягаются вены на шее.
Представляла себе все это. И молчала. И опять только ощущала, как слезы по щекам текут.
Понимая внезапно, что все, что происходило в эту сумасшедшую неделю, весь кошмар, его демонстративный игнор, с пьянками, гулянками и бабами, мое непротивление, тоже демонстративное, уход от проблемы, погружение в работу, запрет даже на мысли о произошедшем, попытка спрятаться в повседневных делах, в планировании жизни... Это все было лишь нагнетением, затишьем. Перед чем-то страшным. Перед взрывом. Перед обрушением.
И сейчас надо попытаться устоять. Раз уж уйти невозможно.
Сосед замолчал. Подождал, чутко вслушиваясь в звуки из моей квартиры. Затем, не дождавшись, еще раз грохнул кулаками в стену и глухо, но отчетливо сказал:
- Не хочешь, значит, через стену разговаривать? Тогда лицом к лицу поговорим. Открывай.
Тут я опомнилась и рявкнула:
- Нет! Обойдешься! Не о чем мне с тобой говорить, понял? И не твое дело, с кем я сплю! И со сколькими! Могу хоть групповуху устраивать, как ты у себя, и тебя это никак не должно колебать! Понял, сопляк?
- Дверь открывай, - спокойно и зло приказал он, и, судя по звукам, пошел к выходу.
Я, испуганно взвизгнув, побежала к двери и закрыла на дополнительный замок.
Нет уж! Обойдется! Не пущу!
Ручка дернулась, я , как завороженная, смотрела на нее, не в силах оторвать взгляд. Не знаю, как это со стороны было, но в голове услужливо мелькнула картинка из давно просмотренного фильма, где героиня вот так же смотрит на дергающуюуся ручку двери, не в силах уйти, сбежать. И с апатией ожидая, когда, наконец, замок не выдержит и щелкнет. Впуская зверя.
