Короче говоря, Вит рассуждал правильно и учел все. Кроме одного. Того, что в темноте тупо свернет не туда. И поведет свою Кошку в глубь леса, который в Подмосковье оказался ничуть не реже и не чище, чем где-нибудь в глубинке, куда только местные аборигены захаживают.
И теперь, глядя на испуганную Кошку, Вит боялся. Очень боялся, что ей все же надо будет сказать правду.
Что они заблудились, и он совершенно не знает, в какую сторону двигаться дальше.
Дорога, как ориентир, была потеряна еще ночью, вода заканчивалась, и ее признаки Вит не знал, как искать в лесу. Из еды в рюкзаке обнаружился только хлеб и бутылка водки.
В активе скорее всего сотряс, потому что все еще периодически мутит, и после получаса интесивного шага одышка зверская. И ребра болят при вдохе. А это означает ушиб, трещину, да все, что угодно. В активе измученная нежная кошечка, упрямо бредущая за ним и ни разу не занывшая и не пожаловавшаяся на боль, усталость или сломанный ноготь. И не задающая неуместных вопросов, терпеливо ждущая, когда он сам все расскажет.
Она заслуживает того, чтоб знать правду, о том, что он - дурак самоуверенный. Что она доверилась не тому человеку.
Пока он размышлял, Кошка неожиданно подползла к нему ближе и, стоя на коленях, потянулась обнять. И обняла. Сама. И уткнулась в его шею мокрой щекой, тихо всхлипнув. Как ребенок маленький, ищущий утешения у взрослого. Старшего. Опытного.
И Вит замер. Столько сразу нахлынуло. И нежность, и паника, и заболело все внутри так приятно-приятно, отдаваясь в сердце теплой волной. Это память тела, тактильные воспоминания, как обнимал он эту неуступчивую царапучую кошку совсем недавно, как правильно и легко ощущалась ее тонкая талия в его руках, как целовал ее, мягую, нежную, растерянную...
Как это было первый раз у них.
На эмоциях, на адреналине, на кайфе. Завела ведь она его тогда, с ума свела. Если б знала, сколько раз он вот так вот лежал у себя в комнате, прислушиваясь к ее тихим шагам за стеной, разговорам с собакой, мягкому мурлыканью в такт песне. И те разы, когда он умудрялся удержать руки на месте, можно по пальцам пересчитать. Одной руки. А в основном... И стыдно потом, как пацану - подростку. И сладко. Никогда так не заводил никто, никто так не мучил.
А уж когда наяву, когда даже через стену понял, что заводится она, что делает все так, как он говорит, как он хочет... Переклинило. Просто переклинило. Он ведь тогда не придумывал ничего, не планировал. Просто понял, что вот сейчас, вот в этот момент... Она не сможет отказать. Просто не сможет.
Поэтому, когда она встрепенулась и испуганным котенком понеслась прочь, он просто сделал то, что любой другой на его месте сделал.
Догнал. И утащил к себе.
И любил весь день и всю ночь, жадно и ласково. С восторгом ощущая, как прогибается в его руках тонкое тело, как откликается, какие губы у нее сладкие, как она шепчет, стонет, кричит. Какая она растерянная и в то же время страстная. Как она отвечает, с готовностью, с нежностью. Кошка, и в самом деле, кошка, жаждущая ласки, любви, изголодавшаяся, податливая и мягкая.
И с царапками. И с характером.
Убежала тогда утром, зашипев. Наговорила гадостей.
Да он и сам хорош. Признаться, обалдел, когда она стала ерунду какую-то говорить про то, что они разные, что ей нужен кто посолиднее, побогаче. После такой ночи это было словно плевок в душу, вот реально.
Он смотрел на нее и не мог поверить, что она это все реально. Что с ним так, потому что захотелось, маленький стыдный секретик. А нужен ей кто посерьезнее. Например, тот громила на гелике. Или мажор на ауди. Или другой, тоже небедный, судя по тачке, чувак. Смотрел, и не мог поверить, что она в самом деле такая. Как многие. Как практически все. Красивая, умная, расчетливая. С долларами в глазах.
Не сдержался, нахамил. Получил коготками по физиономии. И не успел ухватить убегающую Кошку за хвост.
Вит с досадой поморщился, вспоминая, как повел себя потом. Сразу за, и всю неделю после.
Не зря она его сопляком называла. Не зря. Только мальчишка несовершеннолетний мог вот так вот феерически все про...
Долбил ей в дверь, как дурак, потом через стену орал, пытаясь укусить побольнее, поделиться тем мраком, что она в душе его поселила. Потом опять врубил музыку.
А она просто ушла. И вернулась вечером. Громила на гелике привез.
И вот тогда Вит сорвался.
Его однокурсники были рады каждой новой тусовке, девчонки со всего института рвались к нему в постель. А он получал удовольствие от своей боли, своего падения. Ненормальный кайф. От того, что она там, за стеной, все это слышит прекрасно. Правда, слышать было особо нечего. Потому что Вит никак не мог абстрагироваться, переключиться на тело перед собой. После двух раз, когда он спьяну обнаруживал себя в постели с бабой, что характерно, полностью одетым и даже без малейшего намека на то, что было что-то серьезнее петтинга, Вит завязал с однокурсницами. И развязал с фильмами для взрослых. Теперь в его крвартире всегда звучали Металлика и стоны актрис. А сам он сидел на кухне с приятелями и методично надирался любой дрянью, что горела.
И ждал, так ждал реакции. Стену гипнотизировал. Ну сорвись. Ну грюкни опять своей железной тарелкой! Ну запищи о том, какой он сопляк, козел, гад!
Ну же! Ну!!!
А Кошка не срывалась. И, похоже, в самом деле, позабыла про него, хоть он все делал, чтоб остаться в ее памяти, в ее жизни. Хотя бы как досаждающий сосед.
Кошка занималась делами, гуляла с собакой, ездила на самокате по летним дорожкам...
И встречалась с мужиками. С двумя сразу. Громилой на гелике и прилизанным мажором на ауди. И если громила только пару раз за неделю привозил ее домой, и уезжал, не оставаясь на ночь, но придурок на ауди, похоже, был настроен серьезно. Ухаживать настроен. Дарил дурацкие подарки, огромных медведей, миллион воздушных шариков, таскался к ней, как на работу, каждый вечер практически...
Вит, видя это, просто зверел и на стену лез. На ту самую, за которой она. Его независимая, сумасшедшая Кошка.
Меркантильная, жестокая дрянь. Впившаяся в него своим коготками. Задурившая нежным мурлыканьем и глазами колдовскими.
Тварь.
Вит дурел все сильнее, бесился, пил, прогуливал пары, забил полностью на работу, всем клиентам заявив, что в отпуск уходит, хоть на это мозгов хватило.
И вот так вот, в бреду , в дурмане, пришла в голову гениальная мысль.
Если она, тварь такая продажная, то, может, он просто платить ей будет? А почему нет? Раз уж с ума его свела. Раз уж в горле засела, в печени, в сердце?
Ведь дышать не дает, жить не дает, ничего не дает, дрянь! А так, заплатит, и хотя бы тело даст. Хотя бы ненадолго.
Это потом Вит осознал, насколько бредовыми и больными были его мысли в тот момент, а тогда идея показалась удачной.
