Вит вернулся обратно. Сел рядом, положил ладонь мне на лоб, озабоченно разглядывая бледное лицо.
- Ну как ты?
- Как там мамуленька?
- Нормально. Едут сюда уже. Этот Юрий... Очень конкретный мужик. Кто он?
- Не помню... Какой-то бизнесмен...
- Не похоже. Командовал, как военный. И сказал, чтоб в полицию звонили и говорили, что Голенков в курсе ситуации. Это он - Голенков?
- Наверно...
Вит погладил меня по щеке, неожиданно нежно и мягко.
- Не волнуйся, отдыхай. Надо было тебе сразу меня тормошить, как себя плохо почувствовала. Чего терпела?
Я только отвернулась. Тормошить его... Я, как с самого начала в осадок выпала, так до сих пор еще в себя и не пришла. О каком тормошении речь может идти?
Телефон зазвонил, Вит вышел с ним в другую комнату, а я закрыла глаза, неожиданно сильно утомившись.
И не заметила, как заснула.
Проснулась от мягкого поглаживания по щеке. Приятного-приятного... Вит...
Открыла глаза, не сказу сфокусировав взгляд. Рядом сидела мамуленька, бледная, исхудавшая, с темными кругами под глазами. И ее вид, такой родной, такой привычно-непривычный, заставил меня подпрыгнуть и кинуться ей на шею. Зарыться, обхватить руками сильно, до боли, впечатать свое тело в ее, и наконец-то заплакать. Громко и навзрыд. Потому что только в это мгновение я поняла, что все закончилось. Что я - дома практически, в безопасности, рядом с мамой. Что теперь все будет хорошо.
На мои рыдания тут же прибежал Вит из соседней комнаты, за ним Юрий. Они постояли в дверях, глядя на нас, упоенно плачущих и обнимающихся, а затем молча вышли.
А мы еще долго сидели, сначала обнявшись, молча, а потом уже и разговаривая, полулежа на кушетке, и мама гладила меня по волосам, вытирала слезы со щек, целовала в макушку, и слаще этого не было ничего для меня.
Мы и домой потом ехали так же, вместе на заднем сиденье, обнявшись. Не в силах разорвать руки, отдалиться хотя бы на короткое расстояние. Буся дремала на моих коленях, только иногда поднимая нежную мордочку , чтоб посмотреть в мое лицо. Мы ехали домой, и все было хорошо.
Возле двери Вита встретили его родители, которых он успел по телефону предупредить обо всем. Они тоже потеряли его, обхванивали всех родных и друзей, искали по больницам и всяким шалманам, потому что в последнее время он хорошим поведением не отличался. И теперь его мама рыдала у него на шее и одновременно лупила по спине, думая, что он сам просто свинтил и их не предупредил. Он не стал по телефону вдаваться в подробности, и, судя по взгляду отца, объяснять ему придется многое.
Он сделал движение, чтоб подойти ко мне, уже заходящей в сопровождении мамуленьки и Юрика в квартиру, но я еле заметно качнула головой, понимая, что его маме и так досталось, и дополнительного знания того, что ее несовершеннолетнего сына развратила соседка, пока что не надо. А то, мало ли... Потом, как-нибудь... Сколько там ему до восемнадцатилетия осталось? Вот тогда.
Моя маленькая квартира встретила меня тишиной и привычными запахами. И это отчего-то было настолько оглушающе, что я просто замерла на входе в комнату. Перехватило дыхание, глаза заслезились. Буся мимо меня спокойно прошла к дивану, запрыгнула туда и улеглась с таким видом, словно и не произошло ничего. Словно не было в нашей с ней жизни этих ужасных дней, боли, страха, непонимания... Словно это все сон, дурацкий, страшный сон. И теперь я проснулась. И вижу свою маленькую комнату, с панорамными окнами и гирляндой, которую я забыла отключить перед уходом, с солнечными лучами, заливающими пространство, с креслом-качалкой, на котором так уютно лежит старый вязаный кардиган. И мой рабочий стол. И мои книги. И мой компьютер. И моя чашка у клавиатуры.
- Милая... Катенька... - мама аккуратно тронула меня за локоть, заглянула в глаза немного испуганная моей реакцией.
Я перевела взгляд с компьютера на маму, а затем обратно:
- Мама... Можно, я... Мне надо сейчас...
Я прошла к столу, запустила комп, вывела на экран макет. И на меня из непрорисованных глубин глянула Кошка. Понимающе и немного надменно. С ожиданием.
Я села за комп. Положила руку на мышку. И улыбнулась своей трудной и любимой Кошке. Которая в этот раз обязательно покажется.
"... чуть настанет ночь и взойдет луна, сейчас же она говорит: “Я, Кошка, хожу, где вздумается, и гуляю сама по себе”, – и бежит в чащу Дикого Леса, или влезает на мокрые Дикие Деревья, или взбирается на мокрые Дикие Крыши и дико машет своим диким хвостом... А затем возвращается обратно в тепло дома и до утра мурлычет свои песни... Потому что кошки, мой мальчик, всегда возвращаются туда, где им тепло, какими бы дикими они не были..." (ц. измен.)
Вит
- Теть, а теть...
Вит, ощущая полное и окончательное дежавю, сидел , привалившись к стене и тянул свою привычную дразнилку. Стена молчала. Вот уже два дня практически. Вредная какая Кошка! Ну надо же! После всего, что между ними было, после того, как он жизнью своей рисковал, между прочим!
И опять - в игнор! Коза, а не Кошка!
- Теть, ну я знаю, что ты там... Давай поговорим, а? Ну прости меня, теть... Я же не специально...
Тут об стену привычно, до сладкой боли во всем теле, грюкнула железная тарелка, и раздался возмущенный визг:
- Не специально??? Ах ты... Гад малолетний!
- Теть... Ну это не смешно уже... Я же тебе паспорт показывал...
- И плевать! Ты по уровню своего мышления - подросток! Тем более, что я - тетя все еще! А значит, ты - придурок мелкий! Недоросль!
- Ну ладно, не злись... Лучше скажи, что на тебе сейчас надето? А?
Наступила пауза, долгая. Вит даже насторожился. Чего это она? Странно... Он ждал привычного визга, переругивания, радостный уже тем, что она, после полутора дней ледяного молчания, ответила.
А то думал, уж все. Опять придется силой завоевывать бешеную Кошку свою.
А он как-то подустал уже от этого. Да и ей бегать хватит. Отбегалась.
Конечно, он тоже хорош, время не особо удачное выбрал, чтоб признаться. Но тянуть дольше не мог уже.
Она и так все отморозится норовила, кошка глупая.
Бормотала при встрече, что не может так, что что о ней его мама подумает, что надо бы его дня рождения подождать, и вообще...
А он все никак не мог подходящий момент найти. Для признания. Это же надо подгадать так, чтобы рядом никаких острых, горячих, тяжелых предметов не было! А это непросто. Учитывая, что она из дома-то почти не выходила. А если куда и шла, то только в сопровождении мамы. Которая к ней как переехала с момента возвращения, так неделю уже и жила. И мешала, так сильно мешала его молодому, растущему, можно сказать, в определенных местах и в определенных ситуациях организму!
