«Если ты задумаешь от меня бежать, я найду тебя в сраном общежитском домишке и расшибу об стенку твои маленькие глупые мозги!»
Она приближалась к двери подъезда. И по мере того, как расстояние между ней и Томом сокращалось, слезы на щеках высыхали, а обычная терпеливая пассивность властно завладевала всем ее существом.
Что он придумал на этот раз?
Она тихо подошла к двери и сжала в ладони изящно изогнутую рельефную скобу подъездной двери…
И вдруг с ней что-то произошло. В голове раздалось легкое шуршание, как будто в калейдоскопе пересыпались в новый рисунок мозаичные стеклышки. Николь почуствовала, как с необратимой силой ее восприятие мира мгновенно изменяется. Это чувство отдалось в груди легкой тревогой.
А потом тревога прошла.
Она крепче сжала ручку двери. Внутри колыхнулась незнакомая — какая-то бесшабашная, дерзкая, шальная — радость. «Кастет, мать твою! И как в руку ложится — как родной!» — возник в голове уже знакомый голос, полный скрытой силы. Николь сначала отметила это, но в следующее мгновение уже не смогла отделить внутреннего собеседника от своего «я».
Это была ее мысль. И ее радость.
Она неохотно убрала руку со скобы. «Так, — сказала она себе. — Соваться к этому придурку с голыми руками глупо. Потому что неизвестно, в каком он виде. Да и вообще, в каком бы ни был — надо дать ему в морду. Для начала… А там посмотрим».
Она совершенно несвойственным ей движением почесала пятерней в затылке, потом лихо развернулась на каблучках и решительно зашагала по направлению к негритянскому кварталу.
* * *
Профессор Поплавский ворвался в пустующее помещение кафедры электротехники и изо всех сил закричал тонким голосом:
— Ирэн! Ирэн! Где вы? Идите ко мне как можно скорее! Помогите!
Из дверей лаборатории выскочила полненькая девушка в белом халате и, взглянув на профессора, охнула и превратилась в недвижимую статую. Пустое жестяное ведро выпало из рук и с грохотом покатилось по полу.
Профессор умолк, дергано повзбивал остатки седых волос на почти лысой голове, оглядел свой костюм и спросил:
— Что? Так плохо?
Лаборантка Ирэн сморгнула и, еще не в состоянии двигаться, только с трудом разлепила губы:
— Ну…
— Дайте зеркало!
Ирэн спиной вперед впала в полутемное помещение лаборатории и через секунду появилась с небольшим настенным зеркалом в руках. Лицо ее ничего не выражало, но было видно, что теперь она готова закатиться от смеха. Профессор погляделся в зеркало и схватился за голову.
— Негр! Негр! — закричал он.
Девушка не удержалась и прыснула, зеркало покачнулось. Действительно, Поплавский был сейчас похож именно на негра. Или на кочегара доисторического паровоза. Каждая пора его худощавого лица и журавлиной морщинистой шеи вобрала в себя частичку угольной пыли. На абсолютно черном лице очень живо смотрелись белки расширенных от негодования глаз и узкая красная полоска губ.
Сорочка, галстук и пиджак являли собой столь же печальное зрелище, что и физиономия профессора.
— Ну что за безобразие! Какой нонсенс!
Это были самые сильные выражения, которые профессор Поплавский употреблял когда-бы то ни было в жизни. И это свидетельствовало о том, что он выведен из себя.
Лаборантка Ирэн перестала смеяться и сочувственно спросила:
— Опять студенты второго потока, да?
— Опять! — вскричал профессор и заломил в отчаянье измазанные углем руки. — Они подложили пирораспылитель в угольные стержни установки Майерса! И при демонстрации опыта, как только я подвел к электродам ток, весь уголь ударил мне в лицо! Занятие сорвано! Я в ужасном виде! Сколько можно терпеть, я не знаю! — Он посмотрел на девушку. — В который раз они надо мной издеваются, Ирэн?
— Уже в пятый раз за этот семестр. А в прошлом семестре вы три раза садились на «зловонную колючку», дважды запутывались возле доски в «смирительной паутине» и десять раз взрывались на собственном стуле. Кстати, профессор, стул пришлось списать: он расшатался и почернел.
— Стул почернел! А мои брюки! А ботинки! Да это… нонсенс какой-то!
Ирэн заботливо взяла профессора за руку и подвела к раковине:
— Умойтесь, мистер Поплавский, а потом я почищу ваш пиджак.
Поплавский долго фыркал над раковиной и все восклицал: «Какое безобразие!» А Ирэн незаметно отдирала от его брючин и спины липучие мининаклейки с матерными словами: профессор, несмотря на свой богатый горький опыт, никогда не присматривался к стулу, на который садился.
Когда внешний вид несчастного профессора был приведен в норму, он поблагодарил лаборантку и вернулся в аудиторию.
Ирэн проводила его со спокойным сердцем. Она знала, что среди студентов царит неписаный закон: над Поплавским больше одного раза в неделю не прикалываться. Эмпирически было доказано, — и это знание переходило из уст в уста, от одного курса к другому — что профессор при понедельном нападении жаловаться в деканат не ходит. Стоит уплотнить «прикольный график» — на лекцию вместо Поплавского явится декан и начнет прикалываться по-своему. А приколы у него тупые и всегда одни и те же: «лишить весь поток стипендии, если не укажут зачинщика» или «следующую неделю вы, молодые люди, будете проходить производственную практику на свалке мегаполиса».
Вернувшись в аудиторию, профессор по своему обыкновению не стал закатывать скандал, а просто пристыдил «ребят, у которых желание повеселиться всегда побеждает чувство ответственности перед задачами учебного процесса». Аудитория, сыто переваривающая недавнее бегство «обугленного» профессора, никак на это не отреагировала и только удовлетворенно пофыркивала в потрепанные тетради.
— После обеда, господа, нам предстоит встретиться снова. Доктор Миллер заболела, и вместо лекции по теоретической физике у вас снова будет электротехника. Вы свободны, — завершил лекцию Поплавский и поймал себя на том, что оповестил студентов об изменении расписания без всякого удовольствия. Сегодня ему совсем не хотелось еще раз встречаться со своими обидчиками.
Обеденный перерыв, как всегда, профессор Поплавский проводил на зеленой лужайке за главным зданием университета. Он вынул из кейса пакет с ланчем, приготовленным женой Белиндой, присел на мягкую теплую газонную траву и оперся спиной о ствол своего старого знакомого — любимого векового вяза.
Сквозь листву к ланчу профессора пробивались игривые солнечные лучи. Вокруг ходили студенты и преподаватели университета, располагались неподалеку, приветствовали и желали приятного аппетита. Он вежливо отвечал и впивался зубами в сэндвич.
К профессору вернулось хорошее настроение. Обида на очередной «прикол» прошла и почти не оставила в Поплавском никакого следа. В конце концов, думал он, если это помогает молодым дурачкам снимать комплексы неполноценности и хоть таким образом притягивает интерес к электротехнике, то он согласен. От него не убудет, а вот зато в день приколов лекции у него никто не пропускает…
