Через час подобной работы Джонсон бухнул кулаком о стол:
— Да мы захлебнемся в этом дерьме! И пропустим самое важное!
— Совершенно с вами согласен, Стив, — сказал Брэд. — Нам надо установить критерии, по которым мы сможем определить, что преступление совершено именно «злодеями», а не шпаной или профессиональными преступниками.
— Да, именно! — подхватил Дилан. — Я только что хотел об этом сказать! Мне кажется, что я знаю эти критерии!
Джонсон саркастически хмыкнул, но все же спросил:
— Ну и какие они?
— Преступление должно быть необычным! Особо дерзким — Громила в игре такой болван, ничего не боится! — или смешным! Или глупым! Ведь Пакостник вообще ерундой занимается, а им может оказаться солидный господин! Ну, а если Вор… Здесь я, конечно, не знаю, воры все одинаковые, здесь трудно…
— Ваш племянник прав! — сказал Брэд. — Или мы будем отслеживать только что-то необычное, либо у нас не хватит ни времени, ни сил, ни людей, чтобы рефлексировать на все сообщения подряд.
— Хорошо, — кратко ответил Джонсон, поднял трубку в ответ на очередной звонок и дал детективу соответствующие указания. Через десять минут все его люди действовали по новому алгоритму, и телефоны надолго замолчали.
«Штабисты» сидели вокруг стола и напряженно ждали сообщения о «необычном» преступлении.
Раздался звонок. Джонсон переглянулся с Брэдом Гарретом и снял трубку.
— Да, слушаю. Да, Кэвин, я понял… Что-о-о? — лицо начальника Службы детективов вытянулось и побледнело. — Кто она — известно? Отлично! Куда направилась?.. Не знаешь? Не важно. Найти, обезвредить и доставить сюда. Все, конец связи…
Джонсон поднял глаза на жадно внимавших ему Дилана и Брэда:
— Четверть часа назад девятнадцатилетняя студентка Николь Шанель столкнула лбами двух полицейских и скрылась на их машине.
Брэд и Дилан, как заговоренные, одновременно поднялись со стульев с открытыми ртами.
— Это Громила! — прошептал Дилан Маккей.
Стивен Джонсон задумчиво произнес:
— Кэвин — мой лучший агент… Он достанет ее из-под земли. А вот как будет брать — не знаю.
* * *
Николь вошла в лифт и, пока поднималась на свой этаж, оценивающе гляделась в зеркало. «Видок, прямо сказать, не важнецкий, — констатировала она, выходя из кабины. — Скула поцарапана, костяшки пальцев разбиты. Кастет можно было купить у Мертвого Боба, не физдить этих негров на их территории. Но к Бобу идти далеко. А у черных обезьян железяк в карманах навалом. И хари им лишний раз почистить — одно удовольствие… А про пальцы забывать нельзя, слабые они у меня, оказывается. Только кастетом, значит, орудовать можно».
Так размышляя, она открыла дверь своей квартиры, подняла глаза и охнула от неожиданности.
На пороге с бутылкой пива в руках стоял ее Том.
Николь попятилась. Том был в одних трусах, на его губах играла нехорошая усмешка. Волосы растрепались, мутные глаза на небритом лице презрительно щурились.
— Ну? Где шлялась-то? — тяжело спросил он и отошел в сторону, пропуская ее в квартиру. — Мы с друзьями уже напиться успели, пока тебя ждали.
Это было что-то новенькое. Том, не дурак выпить, не любил надираться в квартире и приводить в дом своих друзей.
Что он придумал на этот раз?
«Послушай, сучка, я понял, что ты не хочешь делать то, что я тебе говорю. Тогда жди. После командировки я поговорю с тобой по-другому!»…
На секунду привычный страх в Николь прервал ту работу, которая велась в ней с момента нападения несуществующего комара. Она опустила плечи и робко шагнула за порог.
— Там это… — лениво почесал волосатую грудь Том. — Близнецы у меня сидят, ты их знаешь… Выпить мы сегодня решили, возвращение мое отпраздновать. Так что беги на кухню и приготовь нам что-нибудь. А потом приходи…
Он исподлобья, каким-то чужим, сально-оценивающим взглядом ощупал ее фигурку и ушел в глубь квартиры на пьяные выкрики своих дружков.
Николь, услышав слово «близнецы», внутренне сжалась и вдруг с ужасающей ясностью поняла, что Том «придумал на этот раз».
Братья Джексоны были сослуживцами и приятелями Тома, с которыми, как рассказывал он, «я посетил много разных интересных мест в мегаполисе, детка». Николь ненавидела этих развращенных толстых пьяниц с абсолютно идентичными жирными мордами и маслянистыми глазками. Если они оказывались на вечеринке вместе с Томом и Николь, то портили ей весь праздник. Их потные лапы настигали ее в самых неожиданных ситуациях — будь то застолье, или быстрые танцы, или ночная прогулка всей компанией. Она жаловалась Тому, но он только хмыкал в ответ…
Николь побрела в кухню и там опустилась на краешек табуретки. И ощутила жесткие грани кастета, который лежал в заднем кармане джинсов.
Страх растаял настолько же неожиданно и бесследно, насколько властно заявил о себе в присутствии Тома.
«Вот так открываются двери в рабство, детка, — сказала она сама себе. — Как просто! А все начиналось всего лишь с одиночества и недостатка денег. И еще желания любви… Но разве эти вещи являются билетами в ад? Черта с два! Дело не них, а в том, кто их меняет тебе на эти билеты!»
Она резко поднялась с табурета, запустила руку в карман джинсов и достала кастет. «Гадина! — сказала она Тому. — Я бы ушла потихоньку и оставила тебя на всю твою жалкую оставшуюся жизнь с пьяными Джексонами, но… Вы ведь меня не отпустите! А раз так… Кто не спрятался — Николь не виновата!»
— Николь! — позвал сиплый голос Джексона-старшего. — Где ты? Мы соскучились по тебе!
— Подождешь, придурок! — прошептала Николь и изо всех сил вмяла кулак с надетым на него кастетом в стену кухни. От удара бетон раскрошился, и на стене образовалась короткая, но глубокая борозда.
— Николь! — взревел голос Тома. — Ты не слышишь, что тебе говорят? Иди сюда, дура!
Музыка, раздававшаяся из комнаты, стала очень громкой, — дверь в коридор открылась — и сквозь грохот динамиков до Николь донесся еле слышный теперь голос Тома. «Иди, иди, я сказал, — зло и решительно скомандовал он кому-то из Джексонов. — Она даст. А не даст — шкуру с нее спущу…»
Николь достала из холодильника тарелку с заготовленным к приезду Тома фаршем и повернулась к столу. Спиной к кухонной двери.
В коридоре послышались шаги. Кто-то шел к ней на кухню.
Когда горячее зловонное пивное дыхание ожгло ей шею, а проворные толстые мужские лапы залезли под свитер и стали больно мять ее груди, она медлила ровно столько, чтобы поймать Джексона-старшего — а это был он, — на выдохе.
— Ну-у, киска-а… — сказал Джексон и получил резкий и жесткий удар локтем под ложечку. Остатки воздуха вырвались из его груди, и он с выкаченными глазами на изумленном лице согнулся пополам.
