Это был человек среднего роста, худощавый, с умным, ироническим лицом, с маленькой черной бородкой надвое.
Салонный Мефистофель. <…>
Вмешательство в суд он называл:
«Топтаньем грязными ногами там, где должна творить чистая судейская совесть».
Он никому не давал самодурствовать в суде:
— Я сам буду в нем самодурствовать.
С точки зрения общественной это был самый талантливый представитель председательского произвола».
Мемуарист Е. И. Козлинина, подробный и талантливый, хотя и весьма пристрастный бытописатель Московского суда на протяжении полувека его истории, дает Ринку такую характеристику: «Он не только судил, но и каждым своим нервом переживал всякое попадавшее в его отделение дело, и, всегда умело им освещенное, оно являлось не отдельным эпизодом из жизни того или другого обвиняемого, а всегда страницей из жизни той или другой общественной среды, среди которой протекали жизнь и деятельность обвиняемого. Поэтому-то зал заседаний Третьего отделения всегда был переполнен публикой, и вся Москва отлично знала те дни, в которые заседает Е. Р. Ринк, совершенно безразлично от того, какие дела будут у него рассматриваться — мелкие или крупные. И никто не умел обставить так торжественно крупные процессы, как это ухитрялся делать Евгений Романович».
После отставки он подался в адвокатуру, куда его принимать не хотели. Московский совет присяжных поверенных ему отказал, пришлось записываться в Киевский округ. Действительно, мало кто из судей так «оттаптывался» на адвокатах, как Ринк. На первый взгляд, удивительно: сам имевший, как будет показано далее, ярко выраженный оправдательный уклон, он, казалось бы, должен был высоко ценить адвокатов; но нет. И Амфитеатров, друживший с Ринком, и Дорошевич, его недолюбливавший, полагают, что Евгений Романович во всем, что он делал, более всего стремился быть на виду, хотел нравиться, и это, помимо прочего, заставляло его ревниво набрасываться, вышучивать и высмеивать тех, кто перетягивал внимание на себя. Неудивительно, что объектами особой его неприязни были два главных московских «златоуста» — Плевако и Шубинский.
Как адвокат он не состоялся. Весьма вероятно, что именно неспособность раскрывать свои таланты в суде на равных, а не с «мефистофельской» высоты председательского кресла, стала причиной его адвокатских неудач. Но как судья он оставил ярчайший след в истории российского правосудия, и вот один из многочисленных тому примеров.
Апеллировать на решения присяжных, как уже говорилось выше, было нельзя, можно было только подавать кассационную жалобу на процедурные нарушения в Сенат. Иногда Сенат соглашался с тем, что они были допущены, и отправлял дело на новое рассмотрение, но часто давал жалобщикам от ворот поворот. И только в одном случае вердикт мог быть оспорен самим судом, рассматривавшим дело:
«818. Если суд единогласно признает, что решением присяжных заседателей осужден невинный, то постановляет определение о передаче дела на рассмотрение нового состава присяжных, решение которых почитается уже, во всяком случае, окончательным».
Судебные уставы 20 ноября 1864 года
Нетипичная семья
В районе села Зыково (ныне Савеловский район Москвы), на одной из дач на втором этаже в двух небольших комнатах проживала не вполне обычная семья: Лукерья Волкова с мужем и любовником Финогеновым и двумя детьми — старшим семи лет от мужа и младшим пяти лет от Финогенова. Источником средств к существованию были для них еще несколько дач, которые они сдавали жильцам в аренду (нелишне напомнить, что крупные города в последней четверти XIX века охватил настоящий «дачный бум»). Волков всецело посвящал себя главному увлечению всей своей жизни — употреблению внутрь горячительных напитков — и против Финогенова ровным счетом ничего не имел, чего не скажешь о последнем, ревновавшем его если не к женщине, то уж точно к комнате и доходам. Однажды утром Волков был обнаружен мертвым на своей половине этажа с переломом восьми ребер. По мнению экспертов, переломы не могли быть получены в драке, так как покойный, хоть и был накануне мертвецки пьян, не смог бы с подобными травмами подняться по крутой лестнице на второй этаж; следовательно, он был убит в своей либо соседней комнате.
Волкова и Финогенов согласно показали, что накануне вечером Волков явился домой своим ходом, лег спать, а утром был обнаружен мертвым; впрочем, ничего другого никто от них и не ожидал. Решающее значение для дела, таким образом, приобретали показания маленьких детей. Старший мальчик на следствии признался, и позже на суде оба ребенка это показание дословно повторили, что ночью он, спавший с отцом в одной комнате, проснулся от отцовских хрипов и криков матери. На лежащем на полу Волкове сидел Финогенов и давил ему на грудь, а Волкова кричала: «Что ты делаешь, оставь его!» Поскольку показания единственных свидетелей полностью согласовались с выводами экспертизы, присяжные вынесли вердикт: «Виновны». И вот тут началось самое интересное…
Самое интересное
Ринк обратил внимание на то, что мальчики произносили свои ответы как бы заученно, и у него сформировалось убеждение, что это результат воздействия на детей соседей, с которыми их оставили, т. к. подозреваемые были немедленно арестованы и до суда содержались под стражей. Он убедил в этом других судей — Ранга и Булыгинского, — и они постановили, что вердиктом присяжных обвинены невиновные. Любопытно, что публика и сами присяжные встретили это решение рукоплесканиями.
Далее описавшая этот случай Е. И. Козлинина рассказывала: естественно, что после такого приговора и Волкова, и Финогенов были выпущены на свободу, и дети снова поселились с матерью и ее сожителем. Когда же три месяца спустя это дело было снова назначено к слушанию и дети были доставлены в заседание, они отвечать суду что-либо отказывались и в ответ на все расспросы только всхлипывали. Суду пришлось не принимать во внимание их показания, и таким образом в деле ничего, кроме выводов экспертизы, хотя и категорических, но для суда неокончательных, не осталось. К тому же в памяти судей было еще очень свежо другое дело, незадолго перед тем слушавшееся в Круглом зале, когда крестьяне целой деревни обвинялись в том, что они до смерти избили конокрада. Врачебной экспертизой по тому делу было установлено, что у убитого были сломаны в двух местах шейные позвонки, что, по мнению экспертов, должно было повлечь за собой немедленную смерть. Однако свидетельскими показаниями было установлено, что убитый после нанесенных ему побоев вскочил, вбежал в кабак, выпил косушку водки, закусил ее ветчиной с куском хлеба и только после этого, уходя из кабака, упал у входной двери и от полученных ранее повреждений умер. Следовательно, смерть его наступила не так уж быстро, как должна была наступить, по мнению врачей.
Этот весьма веский пример и приводился защитой по делу Волковой и Финогенова. Почему было не допустить, что Волков, избитый на улице и, будучи сильно пьян, сделав последнее усилие, взобрался по лестнице и тут же умер? Такое предположение казалось вполне вероятным, а поскольку в деле больше не осталось никаких улик, новый состав присяжных заседателей оправдал обоих обвиняемых.
