«Никого не винить»
В канун Рождества 1895 года полицейские чины московской Якиманской части были проинформированы о том, что около проруби на Москве-реке обнаружено пальто, в карманах которого находились официальные бумаги на имя дворянина Николая Гимера и типичная записка самоубийцы: «В моей смерти прошу никого не винить». Днем позже его супруга получила письмо, в котором говорилось, что, доведенный до отчаяния нищетой, он решил утопиться. Письмо было доставлено в полицию, которая еще через три дня пригласила Екатерину Гимер для опознания выловленного из реки тела. Та признала в утопленнике своего мужа. Тело было выдано «вдове», и в канун Нового года она захоронила его на Дорогомиловском кладбище.
«Многоуважаемая Екатерина Павловна, последний раз пишу Вам. Жить я больше не могу. Голод и холод меня измучили, помощи от родных нет, сам ничего не могу сделать. Когда получите это письмо, меня не будет в живых, решил утопиться. Дело наше о разводе можете прекратить. Вы теперь и так свободны, а мне туда и дорога; не хочется, а делать нечего. Тело мое, конечно, не найдут, а весной его никто не узнает, так и сгину, значит, с земли. Будьте счастливы. Николай Гимер».
Сегодня можно с уверенностью утверждать, что полиция сработала из рук вон плохо. Конечно, в праздничные дни у нее хватало работы, но все равно можно было бы обратить внимание на то, что утопленник, вытащенный из реки еще живым и умерший от переохлаждения уже в полицейском участке, был обнаружен шестью верстами выше по течению той проруби, около которой нашли пальто Гимера. При подобном рвении якиманских пинкертонов замысел Екатерины Гимер имел все шансы «выгореть», но не тут-то было…
«Покуда смерть не разлучит нас…»
Екатерина, дочь отставного прапорщика, вышла замуж за мелкого железнодорожного служащего из обрусевших немцев восемнадцатилетней девушкой в 1881 году. Поначалу семейная жизнь супругов складывалась благополучно, муж имел неплохие перспективы на службе, у них родился сын Николай. Сейчас уже трудно установить, что явилось причиной их разрыва через два года после свадьбы, но весьма вероятно, что он был во многом связан с пристрастием Гимера к рюмке, которое после расставания начало принимать необратимый характер. Увольнение с работы и смерть матери окончательно подкосили его, и за десять последующих лет он совершенно «спился с круга», существуя на подачки родственников и обитая по многочисленным московским ночлежкам. Тем временем его жена, напротив, стала вполне самостоятельной женщиной, выучилась на акушерку и поступила на работу в медицинскую часть крупной фабрики в Богородском уезде (в 1930 году Богородск был переименован в Ногинск). Там она познакомилась со служащим Степаном Чистовым, из крестьян. Между ними возникли романтические отношения, и Екатерина Гимер начала разыскивать мужа, чтобы убедить его оформить развод.
Лев Толстой и Анатолий Кони
Развод в Российской империи был делом трудным и довольно редким: согласно переписи 1897 года на тысячу взрослых приходилось один-два развода. Бракоразводные дела православных рассматривались духовными консисториями по месту жительства, апелляционной инстанцией был Синод. Основаниями считались прелюбодеяние, двоеженство, добрачная болезнь, препятствующая супружеским отношениям, длительное безвестное отсутствие одного из супругов либо осуждение за тяжкое преступление. Николай Гимер, уже привыкший к мысли, что он одинок, рассчитывая на небольшой ежемесячный пенсион от супруги, согласился выставить себя прелюбодеем. Однако Московская консистория уперлась и в разводе отказала за недостаточностью свидетельств грехопадения мужа. Возможно, консисторские намекали на «барашка в бумажке»; московский митрополит Сергий (Ляпидевский), кстати, их решением остался недоволен и предписал рассмотреть дело еще раз. Однако Екатерина об этом не знала и пришла в отчаяние; оно-то и подсказало ей идею «развязать узел» другим способом…
Снисходительный суд
Николай согласился бросить пальто с документами около проруби, переписать с составленного женой черновика предсмертное письмо и уехать в Петербург. Цена вопроса — 15 рублей единовременно и в дальнейшем пять — ежемесячно. Через четыре недели после его «утонутия» Екатерина Гимер стала Чистовой. Полиция про это дело и думать забыла. Расчет «вдовы» оправдался во всем, кроме одного: она забыла «золотое правило» — нельзя иметь дело с алкоголиком. У ее бывшего мужа в столице предсказуемо возникли проблемы с полицией, периодически «шерстившей» ночлежки. Метрического свидетельства им было недостаточно, и Гимер обратился к градоначальнику с просьбой о восстановлении паспорта, якобы утраченного по пути из Москвы в Петербург. Его сбивчивые объяснения приставу показались сомнительными, о чем тот и поведал грозным тоном. Этого хватило для того, чтобы «новопреставленный» во всем признался. Екатерину Гимер обвинили в двоебрачии, ее первого мужа — в содействии этому. После непродолжительного следствия дело ушло в суд.
«Кто из лиц христианской веры, состоящих в брачном союзе, вступит в новый брак при существовании прежнего, тот подвергается за сие лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и ссылке на житье в Сибирь… Если, однако ж, доказано, что лицо, обязанное прежним супружеством, скрыло сие для вступление в новый противозаконный брак. то виновный в сем обмане подвергается лишению всех прав состояния и ссылке в Сибирь на поселение.
Когда ж для учинения такого обмана виновным представлены какие-либо ложные акты или сделан иной подлог, то он подвергается наказанию и за подлог, и за многобрачие.»
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, ст. 1554
Случись подобное несколькими годами ранее, то дело рассматривал бы окружной суд с участием присяжных заседателей. При таком порядке у горе-супругов были бы неплохие шансы на снисхождение, особенно в Москве, где присяжные выносили около 40 % оправдательных приговоров. Об этом прямо писал А. Ф. Кони, заинтересовавшемуся этим делом, товарищ прокурора Московской судебной палаты М. Н. Коваленский: «Разбирайся дело с присяжными заседателями, супруги Гимер были бы несомненно оправданы». Но на их беду в 1889 году, в ходе судебных контрреформ Александра III, был принят Закон «Об изменении порядка производства дел по некоторым преступлениям, подлежащих ведению судебных мест с участием присяжных заседателей», согласно которому дела по 1554-й статье «ушли» в судебные палаты, которые рассматривали их с участием сословных представителей. Такой судебный состав образовывался из пяти коронных (т. е. назначаемых императором) судей и четырех представителей сословий: двух от дворянства (губернский предводитель дворянства и один из уездных предводителей) и по одному от горожан и крестьян. Голоса всех девяти членов такого суда формально были равны, но на практике тон задавали коронные судьи.
Суд отнесся к супругам довольно снисходительно: вместо того чтобы применить третью часть статьи (см. врез), для чего имелись все основания, лишить подсудимых всех прав и отправить на каторгу, он руководствовался первой частью: лишение особенных прав и ссылка в Сибирь. Николай и Екатерина по отдельности подали кассационные жалобы, которые Сенат оставил без последствий. Однако решение это вызвало несогласие нескольких сенаторов, среди них Анатолия Кони, который через десять с лишним лет вспоминал: «…Я… находил, что формальное применение закона к обоим подсудимым, и в особенности к Екатерине Гимер, представляется до крайности жестоким и тяжко поражающим существование последней, и без того глубоко несчастной. Это был яркий случай противоречия между правдой житейской, человеческой и правдой формальной и отвлеченной, и в то время, когда последняя с бесстрастной правильностью совершала свое дело, первая громко, как мне казалось и слышалось, взывала к участию и милосердию». Кони, пользовавшийся огромным авторитетом в юридических кругах, уговорил обер-прокурора уголовно-кассационного Департамента Сената ходатайствовать о замене наказания годом тюрьмы. В результате Екатерина Гимер отсидела после приговора всего три месяца, так как ей зачли работу фельдшером в тюремной больнице во время предварительного заключения.
