Второй процесс, по которому проходили уже оба обвиняемых, начался через год после первого, с тем же судьей и тем же прокурором. Алиби Сакко и Ванцетти подтверждались показаниями многочисленных свидетелей, но все они были итальянцами, причем многие — еще и анархистами. Весьма шаткие доказательства по оружию не были должным образом проанализированы защитой, хотя для этого имелись все возможности; то же самое относилось и к показаниям свидетелей обвинения. На этот раз обвиняемые не воспользовались 5-й поправкой и свидетельствовали в суде; их политические взгляды не добавили им симпатий со стороны присяжных, равно как и то обстоятельство, что они в 1917 году скрывались от призыва в армию в Мексике. «Они чужие, они опасные, они плохие граждане своей новой родины, защита строится на показаниях таких же, как они», — вот что думали 12 добропорядочных коренных американцев, когда выносили решение «Виновны!».
По всему миру была развернута широкая кампания в поддержку осужденных. Защита подавала апелляции и предъявляла новые доказательства. Со временем из этого процесса убрали Мура и заменили его более квалифицированным юристом. В 1925-м уголовник Медейрос, ожидающий суда за убийство, дал показания по налету в Брейнтри. По его словам, он был предпринят с чисто грабительскими целями бандой некоего Морелли, специализировавшейся на нападениях на дальнобойщиков, а Сакко и Ванцетти при этом и близко не было. При этом сам Морелли внешне был очень похож на Сакко… Однако судья Тайер (все тот же!) отклонил ходатайство защиты о пересмотре дела по вновь открывшимся обстоятельствам на том основании, что показания Медейроса засекречены. Новый защитник итальянцев Уильям Томпсон на это заявил: «Власть, которая ценит свои собственные секреты больше, чем жизни своих граждан, превратилась в тиранию, называйте вы ее при этом республикой, монархией или как-либо еще!»
Все было тщетно. Недоверие к итальянцам, неприязнь к анархистам, нежелание суда признавать свои заблуждения — на этом фоне гибель Сакко и Ванцетти была предрешена. Не помогло заступничество папы римского, Альберта Эйнштейна, известных американцев — экономиста Хансена, писателя Дос Пассоса, поэта Эдны Миллей: в ночь с 22 на 23 августа 1927 года электрический стул сделал свое дело.
Сакко и Ванцетти
Пройдут десятилетия, и новые исследования пуль с места преступления в Брейнтри покажут, что Сакко там, скорее всего, был. А вот невиновность Ванцетти, который из гордости отказался от предложения адвокатов ходатайствовать о разделении их дела на два, сегодня отстаивается большинством исследователей. В 1977 году губернатор Массачусетса Майкл Дукакис, сам в прошлом успешный юрист, выступил с заявлением о том, что процесс не был справедливым, что приговор стал результатом предубеждения к иностранцам и к левым политическим взглядам.
Сегодня мы не можем утверждать, что они были невиновны. Но то, что суд не был беспристрастным и что далеко не все обстоятельства дела были исследованы должным образом, — в этом мало кто сомневается.
В СССР именами Сакко и Ванцетти было названо около ста улиц в разных городах (около восьмидесяти по-прежнему носят это название), три сельских населенных пункта, детский санаторий. Пожалуй, наиболее известным объектом был Московский завод пишущих принадлежностей им. Сакко и Ванцетти — его карандашами рисовали несколько поколений советских детей.
42. «Убойный завод» начала НЭПа
(суд над Василием Комаровым, серийным убийцей, СССР, 1923)
Одной из несомненных вершин литературного творчества Михаила Булгакова является описание Зла в «Мастере и Маргарите», зла амбивалентного, сложного и во многом привлекательного. Эпиграф к роману — слова гетевского Мефистофеля «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» — настраивает нас на встречу именно с таким явлением. Но в начале своей писательской карьеры Михаилу Афанасьевичу приходилось описывать зло попроще, поземнее; и… неизмеримо более страшное в своей обыденности.
«…Известный бандит Комаров»
Принято считать, что серийные убийцы появились не раньше конца XIX века. Видимо, это не соответствует действительности. Дело, скорее всего, в том, что для выявления «серийника» нужна грамотная и систематическая работа полицейской сети, которая имеет возможность получать информацию от коллег со всей страны, сопоставлять и анализировать; подобные полицейские службы начали функционировать только в конце XIX века. Именно такая, пусть и находящаяся в стадии становления, система московской милиции позволила в 1923 году выйти на убийцу Василия Комарова, жертвами которого в течение полутора лет стали более 30 человек.
Специалисты утверждают, что главное в поисках серийного преступника — правильно определить его «идею», понять, кто он: женоненавистник или одержим мессианской идеей, движет ли им ненависть к какому-то типу людей или явлений или, напротив, неудержимая страсть. Случай Комарова, на первый взгляд, не содержит в себе ничего особенно сложного, «психологического».
При рождении его звали Василием Петровым, и происходил он из семьи сильно пьющего железнодорожного рабочего; отец в конце концов буквально умер в канаве. Уголовные наклонности проявлялись у него еще в юности, он даже успел посидеть год в тюрьме за кражу. Но кража и убийство — разные вещи, «порядочный вор на мокрое не пойдет». Видимо, решающую роль в превращении вороватого человека, мелкого жулика в убийцу сыграла Гражданская война с ее полным обесцениванием человеческой жизни: Петров служил в Красной армии, дорос до взводного командира, попал в плен к деникинцам и то ли там, то ли после этого сменил фамилию на «Комаров»; похоже, тянулся за ним какой-то «хвост». Так или иначе, Комаров начинает убивать в 1921-м, в первый год НЭПа, сделав логичный вывод: убитая и ограбленная жертва менее опасна, чем просто ограбленная; иные резоны его, похоже, не волновали.
«Далеко, за Калужской заставой,
Жил известный бандит Комаров,
Торговал он на Конной конями,
Народ грабил почище воров…»
Московский «городской романс» 1920-х годов
Modus operandi
[5]
Работу милиции существенно облегчило то, что Комаров действовал всегда по одной и той же схеме. Судя по всему, она случайно сложилась во время первого убийства. Конная площадь в Москве (район нынешней станции метро «Добрынинская»), где у извозчиков была вполне официальная «биржа», привлекала не только тех, кому нужен был «ванька» или «ломовик», но и крестьян, искавших возможности купить лошадь подешевле. Извозчичью «Савраску», уже не годящуюся для регулярных тяжелых работ, но еще способную принести кое-какую пользу в крестьянском хозяйстве, можно было сторговать у извозчика задешево. Комаров опытным взглядом быстро определял «лаптя» с деньгами (пусть и небольшими) и предлагал купить у него лошадь, после чего вел покупателя к себе домой. У жертвы не возникало подозрения, так как низкая цена, подмигивания и подсмеивание Комарова убеждали его в том, что лошадь-то, поди, краденая и потому предосторожность понятна. Сухой язык обвинительного заключения описывает дальнейшее с чудовищной бесстрастностью: «Все убийства были совершены следующим образом: обвиняемый под предлогом продажи лошади или продуктов приглашал встреченного им на Конной крестьянина к себе на квартиру, угощал его вином или водкой, причем пил и сам, а затем, передав ему для прочтения документ, касающийся продаваемой лошади или продуктов, неожиданно подойдя сзади, ударял его заранее приготовленным тяжелым молотком в переднюю часть лба и подставлял таз или цинковое корыто для стока крови. Оглушив жертву ударом молотка, он накидывал ей петлю на шею и стягивал ее; затем, раздев еще теплый труп, связывал его в небольшой комок и, уложив в мешок, прятал в сундуке, который выносил на черный ход или запирал в шкафу. Вся эта операция занимала, по его словам, 15–20 минут».
