На ранних стадиях гражданской войны Темза в своем среднем течении оставалась роялистской твердыней. Ведь река, так или иначе, была источником и хранилищем старинной, традиционной власти. Как при Елизавете она взяла под защиту старые католические семьи, отказавшиеся перейти в лоно англиканской церкви, так и теперь она стала убежищем для тех, кто поддержал короля в его борьбе с парламентом. Многие поместья видных роялистов и католиков у Темзы и ее притоков – в частности, Мейплдарем-хаус, Блантс-корт и Бейсинг-хаус – были атакованы парламентскими войсками. Роялистские гарнизоны стояли в Рединге и Оксфорде. Оксфорд стал при Карле I временной королевской “столицей”. У двух самых старых мостов через Темзу – Радкотского и Нью-бридж (Нового) – произошли сражения или стычки. У Радкотского моста в 1645 году принц Руперт отбил нападение парламентской армии. Кингстон штурмовали обе стороны: сначала парламентские войска выбили из города сторонников короля, но затем его захватили роялисты, отступавшие после битвы при Тернем-Грин. Позднее парламентские силы вернулись и удерживали Кингстон до конца войны. Принц Руперт уничтожил два парламентских полка, стоявшие гарнизоном в Брентфорде на берегу Темзы; многие солдаты при этом утонули.
Королевская река, конечно же, воспряла духом после восстановления монархии. 23 августа 1662 года, торжественно плывя по Темзе из Хэмптон-корта в Уайтхолл со своей невестой Екатериной Брагансской, Карл II в сознательной попытке возродить королевское величие подражал тюдоровским водным процессиям Генриха и Елизаветы. Он соединял себя и свою семью с историей Темзы. Сидя с невестой на королевской барке, он желал получить благословение реки – и получил его через посредство актера, который, представляя Исиду, пел под музыку:
Божественнейшая пара! Исида, видя
Вашу беспримерную любовь,
целует ваши священные ступни
[30].
Королевская процессия была названа “Acqua Triumphalis” (“Триумф на воде”), и, как пишет Джон Эвелин, это был самый величественный плавучий триумф из всех, что устраивались на Темзе: несчетные суда и лодки, украшенные и убранные со всею возможною пышностию, но, помимо сего, троны, арки, живые картины и прочая красота, величавые барки лорд-мэра и компаний с многоразличными затеями, музыкой и пальбой орудийной с берега и с воды.
Для лондонцев это был шанс очиститься от недавней связи с Кромвелем и Протекторатом – ведь именно они, лондонцы, во множестве собрались посмотреть на казнь отца нынешнего монарха, – и это была, кроме того, возможность для Темзы восстановить свой статус королевской реки.
Вот почему во времена Чумы и Огня – в 1665 и 1666 годах соответственно – люди инстинктивно обратились к ней в поисках защиты. Значение реки как границы состояло, в частности, в том, что она, как считалось, могла положить предел распространению огня и болезни. В “Дневнике чумного года” (1722), написанном через несколько десятков лет после событий, Дэниел Дефо приводит слова лодочника из Поплара, который исполнял обязанности перевозчика и почтальона для семей, использовавших реку как убежище и живших посреди нее на судах. “На всех кораблях этих, – объяснял перевозчик, – живут семьи их владельцев, купцов и так далее, они заперлись там и живут на борту из страха перед заразой”. Дефо подсчитал, что на Темзе укрывались таким образом примерно десять тысяч человек. Множество судов, кроме того, стояло у берега, и многие лондонцы перебрались к устью, где жили на голой болотистой земле. В целом, однако, это не предотвратило распространение болезни. Чуму несла в Лондон сама Темза через посредство rattus rattus – черных, или корабельных, крыс. Инфекция добралась до кораблей, посеяв панику среди беглецов, считавших, что уж им-то ничего не угрожает. Чума настигла и перевозчиков, использовавших свои лодки как жилища. Их находили мертвыми в их суденышках, плывших по течению.
О Пожаре, который случился годом позже, Сэмюэл Пипс пишет, что, постояв у Тауэра и поглядев на пламя, он спустился к Темзе и нанял лодку, которая повезла его к Лондонскому мосту. Река уже стала ареной лихорадочной деятельности: “Все пытаются спасти свое добро, швыряют вещи в реку или на лихтеры”
[31]. Люди победнее оставались в домах, пока огонь не подступал совсем близко, после чего “пускались бежать к лодкам или проталкивались по берегу от одного причала к другому”. Позднее в тот же вечер он отметил, что Темза “полна лихтеров и лодок со скарбом, и много скарба плывет по воде; и я увидел, что, наверное, в каждой третьей лодке, нагруженной домашним добром, имеется клавесин”. Но опять-таки река давала лишь иллюзорное убежище. Пипс пишет, что “сколь бы далеко ты ни отплыл по Темзе, стоило повернуть лицо к ветру, как тебя обжигало дождем огненных капель”. Эвелин в своем дневнике дополняет картину: “Темза покрыта плавающим добром, все барки и лодки набиты имуществом, для спасения коего хватило времени и отваги… Горькое, бедственное зрелище!” Сильнейший жар и густой дым заставляли тех, кто был на реке, либо высаживаться на южном берегу и спасаться в полях, либо плыть в предместья Лондона.
Восстановление Лондона после Великого пожара, конечно же, сильно изменило панораму города с Темзы. Вид самих берегов тоже стал иным. Сгоревшие или поврежденные склады и причалы были построены заново. Улицы, ведущие к реке из Сити, также были воссозданы, на них выросли дома из желтовато-коричневого или желтого кирпича, а над крышами заблестели шпили пятидесяти одной церкви, которые восстановил или возвел Кристофер Рен, помощник главного королевского землемера. Речной берег в черте города приобрел более солидный, более величественный вид, чем в Средние века или в эпоху Тюдоров. Наиболее очевидным образом это проявилось в облагораживании реки Флит, впадавшей в Темзу у моста Блэкфрайерз. В свое время она превратилась в зловонную сточную канаву в сердце столицы, но под руководством Рена ее расширили и вычистили. Флит стал судоходен до Холборнского моста, его пересекли новые мосты, по его берегам возникли причалы и склады. Это яркий показатель решимости Рена очистить Лондон и Темзу от их прошлого.
Король повелел, чтобы вдоль всего северного берега была сооружена набережная. В результате возник план сплошной застройки с северной стороны, создания образцовой набережной, которая подчеркнула бы верховенство Лондона в торговых и экономических делах. Протянувшись от Темпла до Тауэра, она должна была заменить собой прежний хаос деревянных построек, складов, причалов и переулочков. Ширина ее должна была составить 12 м, и вдоль берега предполагалось возвести величественные здания, в том числе новое здание таможни (его спроектировал все тот же Рен, и оно стало образцом нового строительства). Набережная должна была символизировать полное преображение реки: по обе стороны от Лондонского моста – новые сооружения, выражающие дух обновленного, пробудившегося города.
План не удалось реализовать полностью. Ниже моста еще до начала работ возникли частные причалы, необходимые сразу же после пожара, и не в последнюю очередь для снабжения армии нахлынувших в город строительных рабочих провизией и строительными материалами. Делать все заново не представлялось практичным. Выше моста, как доложил Рен монарху, все было “обнесено частоколами и кирпичными стенами, беспорядочно застроено и загромождено домами, штабелями леса, дровами, хворостом, кучами угля, здесь множество дощатых сараев и несколько огромных мусорных куч… старые башни замка Бэйнардс-касл все еще стоят”.
