Впрочем, лодочники были не единственными нарушителями благопристойности. Ричард Джефферис, натуралист и прозаик середины XIX века, писал в эссе “Современная Темза” (1885), что на реке любой считает себя вправе ругаться в свое удовольствие, “ругаться, как ветер дует, – без всякого стеснения. Можно начать в самом устье, у отмели Нор, и проругаться хоть до Криклейда. Сто миль сплошной ругани – отличный ругательный заповедник, одно из чудес нашей цивилизации”. Нередко звучали жалобы на сквернословие экскурсантов и разного рода бездельников, нанимавших лодки для прогулок по Темзе; они имели обыкновение напиваться и оглашать реку “гадкими” и “неприличными” выражениями. У речных докеров брань настолько вошла в привычку, что стала чисто механической. Объяснение этому нескончаемому вольному словоизвержению у проточной воды найти, пожалуй, нетрудно. Причина, вероятно, в чувстве свободы и равенства, которое вызывает у людей Темза с ее долгой историей. Как сказал Джером К. Джером в книге “Трое в одной лодке”, “когда человек, плывущий по реке, что-нибудь думает, он сразу это высказывает”.
Глава 23
Аборигены
Река может войти в кровь человека. И сегодня на Темзе живут и работают семьи, чья речная история насчитывает много поколений. Это, например, Хоббсы в Хенли, Терки в Кингстоне, Коббсы в Патни, Фелпсы в Хаммерсмите, Мерфи в Уоппинге, Коу в Баркинге, Краучи в Гринхайте, Лаптоны в Грейвзенде, Фишеры в Лаймхаусе и Солтеры в Оксфорде. Создается впечатление, что на каждом населенном участке берега имеется свое главенствующее семейство речников.
Семья Боссомов, жившая в Медли и Уоллингфорде, была связана с рекой по крайней мере с середины XVIII века, и связь эта длилась до 1960-х годов. Барочник Чарльз Боссом был упомянут в 1754 году, а в 1878 году Уильям Моррис написал, что проплыл от Медли до Келмскотта с помощью “Боссома и другого человека, которые провели нас на буксире до самого моста Нью-бридж”. Сохранился снимок лодочной мастерской Боссома близ Оксфорда, сделанный в 1880 году знаменитым речным фотографом Генри Тонтом; эта мастерская существует и ныне. Компания “Братья Сарджент (Темза)” оказывает такие речные услуги, как лоцманство и гидрографические работы. Связь этой семьи с городом Вулиджем длится три столетия; в частности, Томас Сарджент был в XVIII веке корабельным плотником на Вулиджской верфи. Главный офис компании и сейчас находится в Вулидже. Теддингтонская фирма “Братья Таф”, связанная с Темзой, действует с начала XIX века. Река, кажется, благоприятствует подобным формам преемственности, подобным случаям продолжительного труда и обитания на берегах вечнотекущей Темзы.
Семейство Фрибоди впервые упоминается в документе середины XIII века. Это были паромщики и барочники. Джон Фрибоди был барочником в Херли в начале XVII столетия. Питер Фрибоди в наши дни занимается в Херли лодочным бизнесом и славится изготовлением судов по старинным образцам. Есть и другие речные семейства – Бушнеллы и Вуттоны, Пэрроты и Куперы, начинавшие свои речные труды в качестве засыпщиков гравия или барочников; их связь с рекой продолжается и ныне, когда они обеспечивают все необходимое для речных увеселительных прогулок. Историю семьи Ливеттов из Грейвзенда и Лондона можно проследить вплоть до начала XVIII века, когда первый Ливетт, французский матрос, поселился в Бермондси. На протяжении последних 150 лет Ливетты занимались буксирным делом, но сейчас у Криса Ливетта процветающий пассажирский бизнес на Темзе; он женился на дочери лодочника и уже обучил своей профессии сына и дочь. Семья Пердью была связана с Шепертоном на Темзе пять столетий, правда, сейчас, кажется, ее уже там нет.
Существует мнение, что местные условия определенным образом повлияли на людей, живущих и работающих, к примеру, в верховьях Темзы или близ ее устья. Те, у кого есть топографическое воображение, склонны видеть в различных человеческих сообществах некие свойства, отражающие поведение реки. Так, жителей верховий считают людьми спокойными и задумчивыми, почти апатичными; обитателей берегов в нижнем течении – напротив, проворными, смекалистыми и шаловливыми. Не исключено, что подобные суждения – плод фантазий. И тем не менее на всяком участке местности, на всяком людском сообществе близ Темзы соседство реки сказалось тем или иным особенным образом. Если семья живет на берегу в течение семи-восьми поколений (а таких семей по-прежнему немало), Темза составляет часть ее душевного достояния.
Население верховий Темзы до недавнего времени было относительно стабильным; заметного притока людей извне после конца XI века здесь не наблюдалось, и при отсутствии больших городов (за исключением Оксфорда) дух предприимчивости и перемен, свойственный средневековому купцу и современному бизнесмену, проявлялся в этих местах слабо. До Первой мировой войны считалось, что четыре пятых здешнего населения живут и умирают в радиусе десяти миль от места своего рождения. Подобное, конечно же, можно сказать и о многих других сельских регионах, но сравнительная изолированность долины Темзы сделала в ней эту тенденцию очень отчетливой.
Среди исследований и исторических книг, посвященных краю, выделяются “Прогулка по верховьям Темзы” (1922) и “Народные песни верхней Темзы” (1923) Альфреда Уильямса. О людях, населяющих здешние берега, Уильямс говорит как о племени, которым руководит некая незримая сила, некий особый дух. В первой из книг Уильямс представляет Темзу своего рода божеством этих мест, у обитателей которых “вся жизнь подчинена реке, влияющей сотней способов, тайно и явно, определяющей все и вся, отдающей непререкаемые повеления”. Он прослеживает историю жителей верхней Темзы от первых поселений до момента написания книги и по ходу дела сообщает в высшей степени локальные и специфические подробности – от необычного тумана, повисающего над берегом, до популярности пирога с угрем в различных деревнях долины Темзы. Он пересказывает истории о призраках, о похороненных у дорог ведьмах, о пироге из мертворожденного поросенка, которым разрешилась длинноухая белая свинья.
Считается, что жители долины Темзы были до недавнего времени большими любителями пения: можно подумать, в прибрежных тростниках все еще проказничал Пан. Чем выше по течению, тем пронзительней раздавались голоса певцов. В “Народных песнях верхней Темзы” Альфред Уильямс приводит, к примеру, песенные здравицы, звучавшие у самого истока реки. Веселые народные игры и пляски этих мест представляют большой антропологический интерес. Здравый смысл заставляет предполагать, что это остатки чрезвычайно древних ритуалов. Об одной из песен Уильямс замечает, что не слышал ее нигде, кроме как у истока Темзы:
За быка рогатого чарку наливай,
Чтобы у хозяина был знатный урожай,
Чтоб не пустовали наши закрома,
Чтобы не страшна была лютая зима!
Уильямс записал более двухсот песен приречных областей – внушительная цифра для такого небольшого региона. Среди них – “Когда утро на цыпочки встанет”, “У меня было вдоволь тимьяна”, “По склону жизни вниз” и “Хозяин и батрак” (последнюю песню Уильямс называет чрезвычайно популярной “в окрестностях Темз-Хеда и Кембла, Сомерфорд-Кейнса и Оукси”). Иные же из песен звучали в одной-единственной деревне и, видимо, в исполнении одного-единственного певца. Например, “Песня сеятеля, слова миссис Мэкки из Лечлейда”:
