Есть и другая рыбная ловля, столь же древняя и почтенная, как труд рыбака-профессионала. Это – радость личного пребывания на берегу, одинокая фигура с удочкой и сачком, какую можно увидеть на каждом участке Темзы, фигура человека, находящегося в скрытом общении с водой. Он или она (ведь, вопреки распространенному мнению, ужением занимаются и женщины) понимает реку иначе, чем остальные. По существу это, вероятно, простейший и древнейший вид добывания пищи из всех, какие существуют в индустриальном мире, и приемы, которыми люди при этом пользуются, не изменились за тысячелетия сколько-нибудь радикально. Это пример постоянства, пример долгого существования старинных обычаев без фундаментальных перемен. Представляется очень уместным, что этот обычай связан с рекой. В христианскую эпоху употребление в пищу рыбы связывалось с покаянием и очищением – в частности, во время Великого поста. Существа, обитающие в Темзе, обладают долей ритуальной чистоты проточных вод.
Ранние обитатели берегов Темзы, жившие здесь двенадцать тысяч с лишним лет назад, в эпоху мезолита, скорее всего, умели ловить рыбу с помощью крючков, лесок и сетей. Вероятно, они уже тогда делали примитивные запруды, чтобы направлять рыбу в небольшие резервуары или сети. Впоследствии эти запруды периодически запрещались монархами. В частности, в XI веке Эдуард Исповедник повелел уничтожить их на том основании, что они мешают плаванию по реке (они мешали, и еще как). Несколько позже Эдуард I ввел ряд ограничений, касавшихся ловли лососевой молоди. Закон устанавливал допустимые размеры сетей и ячеи. В 1558 году минимальный размер лосося, которого можно было вылавливать, составлял 16 дюймов. Кроме удочки, имелся ряд других рыболовных приспособлений, возникших в глубокой древности, в том числе всевозможные верши – корзинки для ловли угрей и прочих рыб.
О речных рыбах ходило много всяческих историй. Среди жителей некоторых мест на Темзе бытовало, например, странное предубеждение против угрей. Иные считали, что они рождаются прямо из ила или из разложившихся останков любого животного. Другие полагали, что они возникают из плавающего в воде конского волоса. Тем не менее угорь много веков был одной из основ питания лондонцев. Теперь его едят не часто. Усача по причинам, понять которые сейчас невозможно, покупали прежде всего лондонцы-евреи. Плотва, как считалось, скапливалась в районе Марлоу и особенно хорошо ловилась осенью, когда речная вода была “подкрашена” дождем. В начале XIX века говорили, что у Лондонского моста можно ловить пикшу руками: рыба так ослеплена пеной быстрого потока, что “не видит, куда плывет”. Линь слыл рыбой чрезвычайно живучей, окунь – компанейским существом: если поймали одного, другие непременно последуют за ним. Как писал в книге “Искусный удильщик” (1653) Исаак Уолтон, “они подобны грешникам мира сего: не страшатся, хотя их собратья гибнут у них на глазах”. Карп, как думали, был завезен из Китая – причиной такого суждения, возможно, была его золоченая чешуя. Эта рыба легко давала себя приручить и отличала хозяина от незнакомца.
Удильщик должен испытывать глубокое сродство с рыбами и водой. В его занятии есть некая интимность. Вот почему удильщики Темзы обычно ходят на одни и те же места. Они – жрецы Темзы, хранители ее тишины и покоя. В своем “Трактате о соколиной и прочей охоте, рыбной ловле и гербах” (1496) настоятельница женского монастыря в Сопуэлле дама Джулиана Бернерс похвалила времяпрепровождение удильщика на Темзе, ибо “по крайней мере это здоровая, веселая, непринужденная прогулка на вольном воздухе, когда он вдыхать может сладкий запах луговых цветов, рождающий аппетит; когда он слышит приятный мелодический щебет птиц; когда он видит молодых лебедей, цапель, уток и многих иных птиц с их потомством”. Здесь Темза предстает неким locus amoenus – приятным местом, дарующим пасторальное уединение, где поют птицы, течет вода и, конечно же, ловится рыба.
Есть очаровательная книга – “Форель Темзы” А. Э. Хоббса (1947), где прекрасно выражена эта непринужденная близость с рекой и ее порой трудноуловимыми обитателями. Книга полна рыбацких историй и воспоминаний, и по ней видно, что удильщики-любители Темзы образуют столь же ясно очерченное сообщество, как профессиональные рыбаки низовий. “Мы знали, что в самом глубоком месте омута живет большая форелина, – пишет Хоббс, – и несколько раз мы ее замечали, когда она гналась за крупным ельцом или плотвой, но никак не могли до нее добраться. Ее или его – для определенности будем говорить ее – легко было узнать по бельму на глазу”. Эти удильщики видели в рыбе индивидуальность.
Порой расцвета рыболовных клубов, несомненно, были последние десятилетия XIX века, когда, согласно оценкам, в них состояло около тридцати тысяч лондонцев. Великое множество этих “спортсменов-кокни”, как их пренебрежительно называли знающие себе цену удильщики со стажем, приезжало к своим излюбленным местечкам на Темзе поездами железной дороги Большой западной железной дороги. Некоторые из них, как писала газета “Лок-ту-Лок Таймс” (“От шлюза к шлюзу”), были “очень даже склонны грубить тем, кто, по их мнению, ‘распугивает рыбу’, ибо нередко они заключают серьезные пари по поводу своего улова… обычно они не скупятся на площадную брань, что малоприятно, особенно если с вами дамы”. Это и был пресловутый “водный язык”.
Клубы имелись не только в Лондоне, но и в других крупных прибрежных городах – например, в Марлоу и Хенли, где проводились местные соревнования. Ночная рыбалка и ловля сетями были запрещены. Но ивовые корзинки (верши) для ловли угрей были на Темзе обычным зрелищем. Удильщики несут почти полную ответственность за временное исчезновение выдр, которые считались великими вредителями, поедающими рыб; увидев выдру, в нее стреляли без колебаний, и в конце XIX века за каждого убитого у реки зверька выплачивалась премия в 10 шиллингов.
Существовали, конечно, браконьеры, которые пренебрегали риском ареста и штрафа, придерживаясь старинного убеждения, что река – общее достояние. Один из них сказал речному полицейскому: “Вся эта рыба настолько же моя, насколько ваша. Иначе зачем она в реке?” В конце XIX века шла долгая борьба между частными землевладельцами, заявлявшими о своих правах на участки реки, и рыболовами-любителями. Полностью конфликт так и не был урегулирован. В ряде отдельных случаев были найдены компромиссные решения, однако велись и широкомасштабные судебные тяжбы, чем объясняются создание Фонда защиты рыболовства на Темзе и популярность стишка:
Того, кто из Темзы рыбешку таскал,
Закон беспощадно карает.
Быть может, он лучше б того наказал,
Кто реку у рыб забирает?
XI
Целебный источник
Родник св. Анны
Глава 35
Вода-целительница
Темза всегда ассоциировалась с лечением. Это река, дарующая покой, восстанавливающая силы человека. Поскольку она издревле связана с крещением и другими очистительными обрядами, ее благотворное действие легко переносится в сферу физического здоровья. Что может быть целебнее чистой воды? Вода – питательная, материнская стихия, млеко природы. Поскольку вода – хранитель и восстановитель здоровья, сам вид Темзы благотворен. Здесь, как считается, можно вылечить больные глаза. С тех пор как св. Августин совершал чудеса в Криклейде близ Темзы, возвращая слепым зрение, родники, бьющие около этой реки, слывут целебными для страдающих глазными болезнями. Глаукому называли в народе “глазной водой”. На берегах Темзы имеется как минимум двадцать шесть целебных источников, и, разумеется, есть многие другие, о которых люди позабыли в наши скептические времена.
