Существует некая постоянная связь между рекой и астрономией, и наилучшим символом ее, пожалуй, служит Гринвичская обсерватория, расположенная на холме на южном берегу Темзы. Она была основана в 1675 году. и под руководством Джона Фламстида, первого Королевского астронома, стала центром наблюдения за звездами и планетами. Главный труд Фламстида Historia coelestis Britannica
[63] (1725) был опубликован через шесть лет после его смерти и содержал самые точные на то время карты звездного неба. Гринвич известен также как место, через которое проходит нулевой меридиан, как начало отсчета географической долготы. С тех давних времен, когда у Темзы создавались первые курсусы и огороженные участки, она была тесно связана с измерением времени и пространства.
Карл А. Виттфогель в книге “Восточный деспотизм” (1957) исследует роль жрецов и провидцев в речных цивилизациях Востока; связь этих людей с рекой определялась тем, что они служили “гидравлическим режимам” Месопотамии и Нильской долины, где зависимость от речной воды была очень велика. Не случайно “исчисление времени, научные измерения и подсчет осуществлялись либо официальными сановниками, либо специалистами (зачастую из числа духовенства), связанными с гидравлическим режимом. Облеченные в одежды магии и астрологии, окутанные плотной завесой тайны, эти математические и астрономические процедуры служили как увеличению гидравлического производства, так и укреплению верховной власти гидравлических вождей”. Все, таким образом, определялось представлением о “силе” реки. Именно в этом контексте стоило бы размышлять о значении неолитических памятников и о расположении обсерватории и меридиана в Гринвиче.
Подле Темзы возникали и другие обсерватории. Об обсерватории Роджера Бэкона, где монах измерял “высоту звезд”, уже было сказано. Еще одна обсерватория находилась у Королевского монетного двора на северном берегу реки выше Тауэра. До сих пор действует обсерватория в Кью на южном берегу Темзы в Старом оленьем парке; она называлась Королевской обсерваторией и была построена с тем расчетом, чтобы Георг III в июне 1769 года успел понаблюдать из нее за прохождением Венеры по диску Солнца. Здесь чувствуется некая перекличка с фараоновским культом звезд на берегах Нила. Обсерваторию воздвигли на месте старинного монастыря, продолжив тем самым ритуально-речную традицию. На ее территории стоят три обелиска (один из них – на береговой тропе, ведущей в Брентфорд), которые использовали как отметки меридиана для астрономических измерений. Здесь, как и в Гринвиче, некогда задавалось точное время для Лондона. Впоследствии обсерватория пришла в упадок, затем была возрождена для исследования магнитных полей и ныне используется в метеорологических целях.
Имелась в Кью и другая обсерватория возле существующего по сей день “Голландского дома”. Ее использовал Джеймс Брэдли, профессор астрономии Оксфордского университета, и та часть здания, где он вглядывался в звезды на берегу Темзы, ныне отмечена солнечными часами. Здесь Брэдли открыл два важных явления: аберрацию света и нутацию земной оси.
Но, пожалуй, самая неожиданная и безусловно наименее известная связь между рекой и астрономией обнаруживается в Слау. Сэр Уильям Гершель и его сестра Кэролайн Гершель устроили тут собственную обсерваторию. Ранее они наблюдали за небесным сводом из маленького дома в Датчете, который тоже стоял около Темзы, так что соседство реки, видимо, помогало им, дарило уверенность и спокойствие. Брат выкликал данные, полученные с помощью телескопа, сестра записывала точное время наблюдений. Именно в Датчете Гершель открыл планету Уран и изучал Млечный путь; там же Кэролайн обнаружила три туманности и восемь комет. В некоторых отношениях погода на берегах Темзы им досаждала. Уильям Гершель писал: “Мало того, что от моего дыхания на трубке телескопа образуется иней, – я к тому же не раз обнаруживал, что ноги мои примерзли к земле”. Тем не менее это диковинное тяготение к реке оказалось устойчивым.
Глава 36
Свет Темзы
Цвета Темзы – каковы они? Зеленые берега верховий переменчивы, лишены монотонности, и в самой реке всегда есть игра оттенков и полутонов, нежные, подобные движению спокойных вод, переходы от яркой, насыщенной зелени к бледной, дымчатой. Краски расходятся рябью и распускаются, как цветок, то размежевываются, то сливаются воедино. К примеру, зелень берегового склона служит фоном для золотистого мха и желтых звезд ястребинки, для герани и земляники, для зеленовато-желтой льнянки и лилового шлемника. В приречных цветах преобладают желтизна и синева, о чем свидетельствуют обильно растущие вдоль Темзы мелколепестник и ежевика.
Весной и осенью берег окроплен желтизной, которая кое-где перемежается нежно-белым; а деревья весной, кажется, еле выдерживают тяжесть цветов. Поля около Темзы – белые с желтым, и тому, кто плывет по реке, открывается один цветущий склон за другим. В летние месяцы преобладает розовато-фиолетовый цвет иван-чая и вербейника. Благодаря смене красок настроение реки может неосознаваемо меняться от радостного к задумчивому и обратно, тем не менее в целом здесь господствует природная гармония. В природе не бывает цветового диссонанса. Темно-синие цветки ежевики и желтые диски мелколепестника образуют ласкающее глаз сочетание, более приятное, чем синева и золото у любого живописца.
Есть у Темзы и другие цвета. В районе устья на рассвете и закате возникает серебристое сияние – эманация света, пробивающегося сквозь облака и падающего на равнинную местность. И есть цветовое разнообразие самой воды – от предельно насыщенной зелени до бледнейшего серебра. В холодные месяцы вода порой бывает удивительно прозрачна и в глубоких местах приобретает голубовато-зеленый родниковый оттенок. Но может она быть и мутной, илисто-коричневой. В тени моста она иногда становится синей. Издали река способна показаться белой вьющейся лентой. Ее цвет кое-где воспринимается в сопоставлении: вода иных притоков гораздо темней, чем сама Темза.
Есть и местные вариации. Близ Оксфорда вода темно-зеленая с небольшой примесью коричневого; ниже по течению, в Рэдли, она делается темно-синей. Ниже Патни вода, зачерпнутая из реки, выглядит мутноватой. На лондонских участках Темза может показаться черной, порой – темно-медного цвета. Но бывает она и пепельно-серой. И, разумеется, поверхность реки служит зеркалом для красок окружающего мира. Она отражает жизнь над ней: тут голубой парус, там рыжая от ржавчины баржа. Когда над ней проходят грозовые тучи, она приобретает темно-серый или угольный цвет. Краски постоянно меняются под воздействием ветра и неба, солнечных лучей и проносящихся облаков. Летом вода может стать шелковисто-зеленой, весной – голубой. Но порой при ярком небе река словно бы пребывает в тени.
Любая река способна сделаться черной. Но Темза бывает не столько черной, сколько темной. Ее издавна называли “темной Темзой”, но темнота – это не цвет и даже не отсутствие цвета. Возможно, река не имеет цвета. Иначе говоря – если она причастна ко всем цветам, ее, возможно, следует назвать бесцветной. В верховьях Темзы вода иногда бывает поразительно прозрачна – “сладка, как молоко, и, как стекло, чиста”, по словам “лодочника-поэта” Джона Тейлора, написавшего их в 1640 году. Устоявшаяся вода обычно сверху прозрачна, посередке ее цвет коричневато-песочный, у дна – болотный. А как определить цвет воды, если волна, идущая от носа твоего судна, рядом с ним кажется янтарной, а ближе к берегу становится темно-зеленой? Как назвать цвета, находящиеся между этими двумя? Это и не янтарный, и не зеленый, и не черный, и не серый, и даже не опаловый. Это цвет, не имеющий названия. Кто-то назвал его цветом всеобволакивающей, всеобъемлющей смерти. Возможно, это цвет (или нецвет) забвения. Как белый свет является смесью, эманацией всех цветов, так и водная прозрачность – это квинтэссенция всего. Это присутствие природного мира в полном объеме. Нечто уникальное, но при этом не имеющее лица. Становящееся тем, что попадает в его объятия.
