Единственным последователем Диккенса в литературе XIX и начала XX веков был Джозеф Конрад, понимавший темную сторону Темзы. Много лет прослужив в торговом флоте, он очень близко знал реку с практической стороны, но при этом он видел в ней хранительницу древних тайн. Как сказал Марлоу в “Сердце тьмы” (1899), глядя на воды Темзы у Грейвзенда, “и здесь тоже был один из мрачных уголков земли”
[71]. Темза бережет в себе эту память столетие за столетием. В сравнительно недавнем романе “Вниз по реке” (1991) Иэн Синклер описывает “деревянные обрубки, торчащие из ила. Развалины пристани. Отлив сменялся приливом; дамба, покрытая грязью и налипшим илом, тянулась в сторону Грейвзенда. Он часто с гордостью говорил, не утруждая себя доказательствами, что именно здесь схватили Мэгвича, сбежавшего из плавучей тюрьмы”. Для чуткого путешественника это место в устье Темзы изобилует образами-призраками, коварными и опасными, родившимися в воображении Конрада, Диккенса и всех тех, кому была ведома тьма Темзы.
В романе Конрада Марлоу и его спутник видят реку “не в ярком сиянии короткого дня, который загорается и угасает навеки, но в торжественном свете немеркнущих воспоминаний”. Над Грейвзендом “легла тень, а дальше, вглубь, тени сгущались в унылый сумрак”; мрак навис и над Лондоном, как эманация этого города, однако “даже туман над болотами Эссекса был похож на сияющую и тонкую ткань, которая, спускаясь с лесистых холмов, прозрачными складками драпировала низменные берега”.
В книге “Зеркало морей” (1906), содержащей “воспоминания и впечатления”, Конрад посвятил немало страниц описанию устья Темзы. Он чувствовал, что здесь царит “странная какая-то таинственность”, которую он связывал с насыщенностью этих мест историей; именно этот участок реки первым увидели римляне, приплывшие сюда на галерах, а до них – те, кто прежде всех явился на недавно отделившийся от Европейского континента необитаемый остров. На берегу эстуария Конрад увидел нефтяные цистерны “с куполообразными крышами”, напоминающие “хижины какого-нибудь среднеафриканского селения – вернее, модели таких хижин, отлитые из железа”. Здесь чувствуется связь с “Сердцем тьмы”, намек на сохранившиеся доныне первобытные качества Темзы. Марлоу в этом романе, рассуждая о тьме, тоже представляет себе римлян, впервые поднимающихся по неизведанной реке. Эти места для них – “край света… Море свинцовое, небо цвета дыма… Песчаные отмели, болота, леса, дикари…” Он рисует речной пейзаж, вселяющий ужас, где римлянин “обречен жить в окружении, недоступном пониманию, что само по себе отвратительно. И есть в этом какое-то очарование, которое дает о себе знать. Чарующая сила в отвратительном. Представьте себе его нарастающее сожаление, желание бежать, беспомощное омерзение, отказ от борьбы, ненависть…” Чуждая человеку природа реки никогда не была выражена с большей силой. Здесь возникает река чуть ли не в дочеловеческие времена.
По мнению Конрада, из всех рек Британии, “кажется, одна только Темза дает пищу романтическому воображению”; в его время берега устья были по большей части пустынны, и людская деятельность не нарушала “впечатления таинственных просторов, создаваемого очертаниями берега”. Это переживание было тем более острым, что всего в сорока пяти милях оттуда находился крупнейший город на земле. Нечто подобное можно почувствовать и сейчас, плывя рано утром или на закате от Грейвзенда к открытому морю. В безбрежности устья движение многочисленных судов на реке кажется Конраду “незначительным”; ныне, когда это движение уменьшилось почти до нуля, ощущение водной пустоты просто поразительно. Иной раз, особенно поздним вечером, возникает чувство, что судно, на котором ты плывешь, единственное на всей реке.
Другие хронисты – или жрецы – Темзы поздневикторианских и эдуардианских времен испытывали не столько ощущение ужаса перед диким краем, сколько ощущение волнующей тайны. Отчасти это, видимо, объясняется новой ролью, которую Темза стала играть в ту эпоху в сознании людей: торговая магистраль уступала место средству развлечения и отдыха в выходные дни. Во многом, однако, перемена настроения связана с тем, что Кеннет Грэм, Льюис Кэрролл и Джером К. Джером двигались вверх по реке, удаляясь от эстуария и “лондонского пула” с их мрачными ассоциациями.
Джером был по сути своей комическим автором, писавшим в стиле “Панча”; при этом, однако, вся его жизнь была связана с Темзой. В разные ее периоды он обитал у ее берегов: например, в 1860-е – на Нэрроу-стрит в Лаймхаусе, позднее – в новом многоквартирном доме в нескольких шагах от моста Баттерси. В мемуарах он так и написал: “Большую часть жизни я провел около реки”, и, несомненно, он был одним из тех, кто испытывал потребность находиться подле Темзы. Свой прах он попросил похоронить на кладбище в Юэлме – деревушке, расположенной недалеко от реки в Оксфордшире.
Его книга “Трое в одной лодке” (1889) была задумана как топографический и исторический путеводитель по Темзе, но, намеренно или нет, Джером превратил ее в шедевр юмористической литературы. Три путешественника садятся в лодку в Кингстоне, чтобы отправиться вверх по реке. Хотя в целом рассказ о плавании выдержан в комическом стиле, там, где Джером принимается размышлять об историческом прошлом и о духах реки, возникают элементы некоей “фуги сновидений”. В ненастную погоду дождь “роняет слезы, шепчет жалобно, по-вдовьи”, а деревья на берегу стоят, “словно призраки немые, призраки с печальным взором, призраки друзей забытых, – неживая, теневая, скорби полная река”. Некоторые ее участки заставляют автора мечтать “об исчезнувших лицах и образах”. Ноты печали, сожаления, смутной сентиментальной тоски по прошлому то и дело вторгаются в общую беззаботность повествования. Вот почему на протяжении всей книги ее взрослые персонажи ведут себя как дети.
Детство часто связывают с рекой. Водная нимфа Левкотея была также и покровительницей деторождения. В сказке Чарльза Кингсли “Водяные малыши” (1863) Темза становится постоянной игровой площадкой для детей. Рефреном служит стихотворная строка: “Тут играйте, тут купайтесь, мама и дитя”. На ранних фотографиях Темзы, особенно ее лондонских участков, очень часто у самой воды видны дети: играют, плещутся или ищут что-нибудь полезное. На панораме реки 1937 года, сделанной по заказу Управления Лондонского порта, фигуры детей видны у пристаней Ган-уорф и Игл-уорф, Фаундри-уорф и Сноудонз-уорф; около спуска к воде Уоппинг-Нью-стэрз можно различить крохотного “речного жаворонка”, занятого поисками в речном иле чего-нибудь ценного. Всюду, где был доступ к реке, скапливались дети. Играли они в прошлом и на увеселительном пляже у Тауэрского моста. Во время отлива в Саутуорке на участке реки Гэбриелз-рич и в наши дни обнажается песчаная полоса – там собирается детвора.
Но, разумеется, река таит в себе опасности. В начале XX века спуск к Темзе по большей части лестниц, которые в старину использовали лодочники, был детям запрещен из-за боязни, что они могут утонуть в ее коварных водах. Над некоторыми лестницами и сегодня висят таблички: “Детям на этих ступенях играть воспрещается”. В Итонской школе бытовала легенда, что раз в три года в Темзе тонет ее ученик. Нередко в реку бросали детские трупы. Невинность и гибель невинности составляют часть повести Темзы.
