Есть и другие мифы, знаменующие еще более тесную связь между головами и Темзой. Кельтский бог Беленус был наделен властью забирать в потусторонний мир головы принесенных в жертву. Как уже было отмечено, рынок Биллингсгейт на берегу Темзы, возможно, назван в честь Беленуса. Эта этимология хоть и не бесспорна, но наводит на размышления: что если Беленуса в древности действительно считали одним из богов реки? Другая речная легенда не менее интересна. Британский великан Бран, смертельно раненный в бою с ирландцами, приказал, чтобы его голову поместили у Темзы на нынешнем Тауэр-хилле как оплот против вражеских нападений. Пока лодочники везли эту голову вниз по Темзе, она изрекала пророчества о судьбе острова. Древние поэты утверждали, что король Артур велел убрать голову, поскольку считал, что стране не нужно иного защитника кроме него самого. Вот почему Лондон – и Англия вместе с ним – подверглись вторжению римлян. Помимо прочего, bran на современном валлийском и старинном бретонском языках означает “ворон”. Поэтому Карл II, поселив воронов в Тауэре, всего-навсего возродил старинную традицию.
Гипотезу о ритуальных убийствах подтвердила еще одна, сравнительно недавняя, находка. В конце XX века в Уолбруке, притоке Темзы, впадавшем в нее в районе лондонской Каннон-стрит, было найдено сорок восемь человеческих черепов. Еще десять извлечено из другого ее лондонского притока – реки Ли. Несомненно, многие черепа еще ждут обнаружения. Уолбрукские головы, как считалось, принадлежали либо жертвам нападения на Лондон Боудикки в 60 году н. э., либо погибшим в каком-то другом столкновении между римлянами и британцами. Но остается вопрос: почему только черепа? Эти люди были взрослыми молодыми мужчинами, и, что важно, их черепа, прежде чем попали в проточную воду, лишились плоти. Нижние челюсти у них отсутствовали.
Головы, демонстрировавшиеся на Лондонском мосту, таким образом, составляют часть давней традиции. Их выставляли там на протяжении многих веков. Иногда их вымазывали в дегте, иногда нет; насаженные на пики или шесты, они гнили под солнцем и дождем. В начале XIV века, когда появились первые письменные сообщения о головах, их помещали на башне или воротах у северного, ближайшего к городу, конца моста. Из казненных, чье имя нам известно, первым был сэр Уильям Уоллес. Позднее (точного момента мы не знаем) головы начали водружать над большими каменными воротами со стороны Саутуорка на южном берегу. Их стали называть “воротами изменников”. В 1598 году один немецкий путешественник насчитал около 30 голов, и на панораме 1597 года они напоминают гроздь винограда. Головы вообще-то были не единственными частями тел, которые выставлялись на мосту: помимо них – еще ноги и “четверти” казненных за измену, так что ворота напоминали мясницкую. Однако те, кто занимался этим мрачным делом, участвовали в ритуале более древнем, чем они могли себе представить: они не столько “наказывали” умерших, сколько предлагали их души в дар “иному миру”, которым является Темза.
Глава 44
Река смерти
Весной 2004 года в Лондоне на южном берегу Темзы прошла выставка, которая привлекла к себе большое внимание. Называлась она “Пропавшие”, и на ней были показаны фотографии примерно восьмидесяти человек, которые просто-напросто исчезли. Более подходящего места для такой выставки и придумать было нельзя. Темза – река исчезнувших. Из первых восьмидесяти неопознанных трупов, значащихся в списках Национального бюро по исчезнувшим людям, четырнадцать были найдены в Темзе или около нее: “…обнаружен в Темзе близ Эрита… в Темзе около колеса обозрения ‘Лондонский глаз’… в Темзе в районе Ротерхайта… в Темзе у Хаммерсмитского моста”. И так далее. В контексте истории реки это не составляет ничего необычного.
Есть некая сила – возможно, та самая, что названа у Диккенса “влечением к ужасному”, – которая и ныне гонит многих людей к реке. Во все времена бродяги и нищие спали или жили под мостами или даже на мостах. Беднейшие из бедных обоего пола, как известно, пользовались скамейками на набережной Виктории от Вестминстерского моста до моста Блэкфрайерз почти с момента ее сооружения. Их устойчивая завороженность рекой наводит на размышления. Не ассоциируется ли у них течение реки со временем, которое, к счастью, проходит? Или все дело – в возможности погрузиться? А может быть, тут более прозаическое желание: находиться подле других, испытывающих такие же тяготы? Возможно, Темза потому зовет потерянных и обиженных, что она всегда была накоротке с потом, трудом, бедностью и слезами. Бродяг и отверженных всякий раз толкает к ней одна и та же надежда, одно и то же одиночество. Река – огромный водоворот страдания.
Ее темноту понимали как связь с дьяволом. В XVI–XVII веках в речных парадах участвовали люди, наряженные демонами; они изрыгали над водами Темзы красно-голубое пламя. “Ужасный, чудовищный вид имели они, – пишет Стоу, – и шум производили отвратительный”. На болотистой земле близ Баркинга, около участка Темзы, называемого Гэлионз-рич, стояло, глядя на реку, здание, называвшееся в конце XVIII века “домом дьявола”; оно долго пребывало в полуразрушенном состоянии и использовалось как укрытие для скота. Чуть выше Радкота один отрезок реки по неизвестным причинам назывался “адским поворотом”.
Темза – это во многом река мертвых. Она способна калечить и убивать. Между фигурой лодочника или паромщика на Темзе и фигурой Харона есть, чувствуется, некая связь. В Уоппинге был спуск к реке, получивший название “Лестница мертвеца”; туда из-за каких-то особенностей прилива и течения раз за разом прибивало тела утопленников. Между Айл-оф-Догс и Детфордом есть излучина реки, где труп, двигавшийся к морю, мог задержаться. Тамошний док некогда называли “доком мертвецов” из-за количества тел, найденных при его сооружении. Если разлагающийся труп, миновав эти западни, проплывал мимо берега, именовавшегося Лоуэр-Хоуп (“Нижняя надежда”), то надежды действительно не оставалось. Тело исчезало навсегда. Был, кроме того, “остров мертвецов” близ болота Тейлнесс-Марш в эстуарии, получивший название из-за того, что там хоронили умерших от холеры; трупы поступали с плавучих тюрем, стоявших на якоре поблизости во время наполеоновских войн. Находили там и утопленников не столь давних времен; у одного, согласно показаниям местного лодочника, “из глаз, изо рта, из носа торчали креветки…”
Темза всегда была ненадежной рекой со скрытыми опасными течениями под спокойной поверхностью. Удивительно быстро человека может засосать, затянуть вниз точно невидимыми руками. В районах, примыкающих к старым докам, вода порой возникала перед неосторожным пешеходом внезапно, без причалов и ступенек, и он в испуге отшатывался.
Река во все времена привлекала самоубийц, но некоторые ее участки были особенно популярны. В конце XVIII века француз Пьер-Жан Гроле писал, что берега Темзы для того застроили пристанями и мануфактурами, чтобы отгородить реку от людей, имеющих “природную склонность англичан, и особенно лондонцев, к самоубийству”. А вот недавний пример: молодая женщина специально приехала в Лондон из Парижа, чтобы утопиться в Темзе.
Вода – поистине меланхолическая стихия, рождающая мысли о том, что все преходяще. В ней все растворяется, с ней все уплывает. Она – материал, из которого отчаяние может выстроить себе дом. Проточная вода – постоянный источник покоя и забвения, но что если покой и забвение пожелают сделаться вечными? Что если мечта об уходе, об изоляции сосредоточится на воде как таковой – темной, закручивающейся? Это путь к самоубийству.
