Что отличает юродивого от обычного человека, так это особое чутье на неправду. В повседневной жизни, напоминает нам Тим Левин, ложь встречается сравнительно редко, а потому способность распознавать ее не так уж и важна с точки зрения эволюции. В большинстве ситуаций презумпция правдивости оправдывает себя. Если, допустим, вам объявляют в кофейне, что ваш счет составил $6,74, вы можете самостоятельно проверить правильность суммы, задержав очередь и потеряв полминуты своего времени. Или же просто допустить, что бариста говорит вам правду, потому что люди обычно не врут.
Именно так и поступил Скотт Кармайкл. У него было две возможности. Рег Браун сказал, что Ана Монтес ведет себя подозрительно. Ана Монтес, напротив, предложила совершенно невинное объяснение своих действий. С одной стороны, маловероятная, но теоретически возможная ситуация, когда одна из самых уважаемых сотрудниц РУМО вдруг оказывается вражеской шпионкой. С другой стороны, гораздо более возможный сценарий: Браун – просто параноик, которому везде мерещатся предатели. Кармайкл, исходя из презумпции правдивости, выбрал второй вариант. Да и Саймонс рассудил точно так же: в принципе, конечно, Мейдофф может быть основателем крупнейшей в истории финансовой пирамиды, но какова вероятность этого?
Юродивый, в отличие от подавляющего большинства людей, так не думает. Да, статистика говорит, что лжецы и мошенники встречаются достаточно редко. Но сам он видит их повсюду.
Иногда юродивые нужны обществу. Они играют важную роль. Вот почему мы их романтизируем. Гарри Маркополос стал героем саги о Мейдоффе. О разоблачителях пишут книги и снимают фильмы. Но вторая, самая важная часть теории Левина заключается в том, что все не могут быть юродивыми. Это прямой путь к катастрофе.
Левин пишет, что в ходе эволюции Homo sapiens так и не выработали точных и виртуозных методов изобличения обмана, потому что трата времени на придирчивый разбор чужих слов и действий не составляет для нашего биологического вида преимущества. Удобнее считать, что незнакомец говорит правду. Как формулирует Левин, в данном случае оптимальным вариантом является компромисс между презумпцией правдивости и риском быть обманутыми:
«В обмен на собственную уязвимость для иногда встречающихся лжецов мы получаем способность успешно коммуницировать и взаимодействовать в обществе. Выигрыш огромен, а издержки на его фоне ничтожны. Да, нас иногда обманывают. Но это просто плата за работающую систему».
Это может показаться сухим умствованием, ведь все мы видим, сколько бед приносят окружающим отдельные типы вроде Аны Монтес или Бернарда Мейдоффа. Мы доверяем ближним по умолчанию, а в результате шпионы остаются нераскрытыми, аферисты гуляют на свободе, и от этого страдают люди. Но Левин считает, что отказ от презумпции правдивости обошелся бы нам значительно дороже. Если бы все на Уолл-стрит вели себя как Гарри Маркополос, там наверняка изжили бы мошенничество, но при этом установилась бы столь густая атмосфера всеобщей настороженности и подозрительности, что не было бы и самой Уолл-стрит
[21].
4
Летом 2002 г. Гарри Маркополос отправился в Европу. Они с напарником искали инвесторов для нового фонда, который собирались основать. Маркополос встречался с управляющими активами в Париже, Женеве и других финансовых центрах Западной Европы, и то, что он узнал, ошеломило его. Оказывается, Бернард Мейдофф вел дело с необычайным размахом. Если не покидать Нью-Йорк и общаться только с дельцами на Уолл-стрит, сочтешь, что это фигура местного масштаба, один из многих, кто обслуживает богатеев с Восточного побережья. Но Маркополос обнаружил, что Мейдофф действует по всему миру. Размер его мошеннической империи был намного больше, чем Гарри предполагал сначала.
Именно тогда Маркополос решил, что его жизнь в опасности. Сколько же влиятельных и богатых людей кровно заинтересованы в том, чтобы удержать Мейдоффа на плаву! Уж не поэтому ли его неоднократные обращения в надзорные органы ни к чему не привели? Имя Маркополоса было известно большим людям в Комиссии по ценным бумагам и биржам США. И пока грандиозная афера не предана огласке, он не мог чувствовать себя в безопасности.
Гарри рассудил, что теперь будет логично обратиться к генеральному прокурору штата Нью-Йорк Элиоту Спитцеру, который зарекомендовал себя как один из немногих выборных чиновников, считающих нужным проверять, что творится на Уолл-стрит. Но надо было соблюдать меры предосторожности. Спитцер происходил из богатой влиятельной семьи. А вдруг и он тоже вложился в фонд Мейдоффа? Маркополос узнал, что прокурор собирается в Бостон, где будет выступать с речью в Библиотеке им. Джона Кеннеди. Аккуратно удалив все указания на себя, Гарри распечатал свои документы на чистых листах и вложил их в простой коричневый конверт формата А4. Затем, желая подстраховаться, положил этот конверт в другой, побольше. Чтобы не оставить отпечатки пальцев, он надел перчатки. Выбрал самую просторную одежду, а сверху еще накинул пальто, которое было ему велико на пару размеров. Словом, сделал все, чтобы его не узнали. Маркополос пробрался в зал и незаметно сел в сторонке. После выступления он попытался лично вручить документы Спитцеру. Но не смог приблизиться к нему – и в результате доверил конверт женщине из свиты с просьбой передать его по назначению.
«Я рассчитывал сделать все лично, – вспоминает Маркополос, – но пришлось прибегнуть к посредничеству какой-то дамы. Я элементарно не сумел протиснуться к прокурору, так плотно его обступили люди. А потом Спитцер вышел через заднюю дверь. Как выяснилось, он, даже не перекусив, сел в лимузин и рванул в аэропорт, чтобы успеть на последний рейс в Нью-Йорк… В общем, Элиот Спитцер так и не получил мою папку».
