Нью-Йорк большой, подземка еще больше, народу там тогда пряталось немерено.
Чуйка настойчиво стучала в мозг, радостно повизгивая и кивая на себя, любимую.
Но Ченни старательно прятал мысли о том, что это он, не осознавая, мог привести старшего к себе. Думать о таком было страшновато.
Он и до этого подозревал, что знает далеко не все свои способности. Только те, что на поверхности, те, что нужны для выживания.
И хер его знает, что в нем вылезет в критический момент. Может, он и взглядом сможет поджигать, как та девка из книги Кинга?
Это было бы неплохо.
Но все равно дико страшно.
С братом он, понятное дело, ничем таким не делился. У того и так иногда глаза на лоб лезли, когда Ченни что-то отмачивал.
Например, как в тот раз, с Лисой.
Том ведь просек, что это Ченни ее успокоил и боль убрал. И на нужный лад настроил.
В голове мелькнули возбуждающие картинки проведенных в постели с девчонкой суток.
Ченни даже облизнулся, словно ее вкус все еще был на губах.
Сладкая, какая сладкая!
Так он никогда не кайфовал.
Конечно, в начале было немного тяжко, он ее боль очень хорошо прочувствовал, когда в глаза посмотрел. И неосознанно постарался помочь, смягчить, переключить.
И получилось.
Очень хорошо получилось!
Потому что девочка стала такой отзывчивой, такой чуткой, такой готовой на все, что член до сих пор подергивался радостно при воспоминании.
Они тогда из постели сутки не вылезали, по-максимуму используя отведенное им время.
Но все в этой жизни заканчивается. И медовые часы тоже закончились.
Девчонка плакала, когда они уходили. И Ченни это тоже очень хорошо запомнил. И, хотя теперь ей ничего не угрожало, и все определенно знали, чья она, но все равно сердце было не на месте. Одно радовало: чуйка на этот счет молчала.
Перед уходом Том плотненько поговорил со старейшиной с крысиной мордой. Так, как он умел. Доходчиво и внятно.
Ченни знал, что эта тварь все прекрасно осознал. И Лису мало того, что никто и пальцем не тронет, так еще и от работы тяжелой освободят. И, не дай бог, кто-то посмотрит криво. Или словами обидит.
Братья ясно дали понять, чья теперь это девочка.
Ченни, пользуясь своим новообретенным умением, наскоро прощупал главкозла перед уходом и убедился, что тот все уяснил правильно.
— Ченни, сукин кот, ты долго там стоять будешь? — голос брата заставил вынырнуть из воспоминаний и, чуть сжавшись, начать быстро подниматься по узкой винтовой лестнице наверх, — не обосрись там по пути!
Ченни, ругаясь про себя на придурка, все время стебавшего его боязнь закрытых пространств, споткнулся и чуть не загремел вниз.
Хорошо, что лестничный пролет был слегка узковат в плечах, поэтому зацепиться удалось без проблем.
— Штаны проверил? — деловито осведомился Том, едва Ченни, чертыхаясь, показался из люка.
Тот от души послал его нахер и кивнул Барни, даже не сдвинувшемуся со своего места у рабочего стола.
Они не видели старика полгода, но, похоже, он нихрена не скучал.
— Барни, этот придурок может залезать в голову и хозяйничать там, — тут же сдал его Том, и Барни вымело из-за стола со скоростью, удивительной для его возраста и комплекции.
— Ну-ка, ну-ка, идите сюда, молодой человек, — он радушно пригласил Ченни к стулу с закрепленными на нем дьявольскими механизмами, которыми просвечивал голову.
— Может, хотя бы пожрем сначала? — хмуро спросил Ченни, покладисто садясь на стул и позволяя Барни закреплять на нем все эти непонятные проводки.
— Потом, потом! — суетился Барни, — потерпишь. Когда выяснилось?
— Ну… — Ченни поерзал, не зная, как сформулировать, — недавно.
— Девчонке в голову влез, боль убрал и на секс настроил, — тут же влез Том, уже пропасаясь у стола с консервами. — И не говорит, гад, сколько раз до этого ко мне в голову влезал!
— Да не влезал я тебе в голову, отвали уже, придурок, — разозлился на него Ченни, ревниво следя, как маслины исчезают из банки. — Оставь мне, козел!
— Врешь ведь! Еще как влезал! — Том даже не подумал остановиться, доканчивая маслины и приступая к консервированным персикам. К сладкому у него тяга еще с тюрьмы была. — А я-то все думаю, какого хера я делаю все, как тебе надо в последнее время? И добрый такой стал, охереть просто…
Барни с сомнением оглядел небритую людоедскую физиономию Тома, хмыкнул.
Ченни только глаза закатил.
Переубедить брата в том, что он им не управлял путем влезания в голову и внушения своих мыслей, было невозможно.
И это злило.
Потому что, вот нахера?
Ну нахера ему влезать Тому в голову, если у них и так все время мысли сходятся? Как у близнецов, бляха муха!
Хотя и разница в возрасте существенная и опыт жизненный довоенный тоже.
Но за последние десять лет они так привыкли быть вместе, словно впаялись друг в друга.
Во всем договаривались, понимали без слов, по взглядам, все делили пополам. И совершенно не удивлялись и не расстраивались из-за этого. Наоборот, радовались.
Во внезапно сдохшем мире они были друг у друга. И это походило на чудо.
Барни суетился у своей кошмарной установки, уже начавшей вырисовывать загогулины на бумаге.
Ченни было глубоко пофиг, чего он там крутит, главное, чтоб побыстрее. А то этот скот сожрет весь припас, что старик им выделил на это посещение. А больше Барни не даст. Хоть как упрашивай.
Можно, конечно, взять силой, как и все в этом мире, но Ченни об этом даже не задумывался никогда.
Этот старый маяк, с очень хитрой начинкой и вредным старикашкой в придачу, был для них с братом единственным пристанищем, единственной отдушиной, где можно было расслабиться. Где можно было почувствовать себя дома.
Аппарат мирно жрал чистую бумагу, выдавая с другого конца ломаную линию, Том доканчивал банку персиков и сыто отдувался, а Ченни прикидывал, насколько еще старику хватит запасов.
Особо беспокоиться не стоило, жратвы у него было дофига.
Барни всегда был запасливым и предусмотрительным.
Хоть и с сильным прибабахом.
Ну вот кто в своем уме будет продавать шикарный пентхаус в ЭлЭй, отказываться от международного призвания, от престижной работы, где его в зад целовали, и все бабло, включая Нобелевку, вкладывать в старый маяк в жопе мира?
Том считал, что Барни уже тогда, двадцать лет назад, предвидел катастрофу. И подготовился.
