Гинденбург и Людендорф, несмотря на сопротивление канцлера Бетман-Гольвега, благосклонно приняли меморандум Хольцендорфа от 22 декабря 1916 года, в котором адмирал настаивал на неограниченной подводной войне. В результате на совещании 9 января 1917 года у кайзера было принято решение рискнуть. «Страх перед разрывом [с Соединенными Штатами] не должен мешать нам применить это оружие, обещающее успех»
[575], — утверждал Хольцендоф. Атаки в морях вокруг Британских островов, у западного побережья Франции и на Средиземном море начались 1 февраля. Реакция Америки была быстрой и резкой, и это стало неожиданностью для Германии. 26 февраля — в этот день две гражданки США погибли на лайнере «Лакония», потопленном немецкой подводной лодкой, президент Вильсон запросил у конгресса разрешение вооружить торговые суда. 15 марта немецкие субмарины открыто атаковали группу американских торговых судов и три из них потопили. Это был прямой вызов Соединенным Штатам как суверенному государству. Вильсон понимал, что не может его игнорировать. 2 апреля, накануне специальной сессии конгресса, он проанализировал действия немецких подводных лодок и заявил, что это война против всего мира. Президент попросил конгресс одобрить и принять статус воюющей державы — Германия упорно подталкивает США к этому. Четыре дня спустя конгресс решил, что следует официально объявить войну Германии. Затем последовали указы об объявлении войны Австро-Венгрии, Турции и Болгарии и 18 мая 1917 года указ о частичной мобилизации. Вооруженные силы Соединенных Штатов начали подготовку к операциям в Европе.
Мобилизация военно-морского флота США, по числу современных крейсеров уступавшего только британскому, сразу сместила баланс сил в Атлантике и на Северном море в пользу союзников. После декабря 1917 года, когда пять американских дредноутов присоединились к Гранд-Флиту, немецкий Флот открытого моря (в его составе было 15 дредноутов против 35 у союзников) уже не мог рассчитывать на победу
[576]. Сухопутная армия Соединенных Штатов в апреле 1917 года насчитывала всего 108.000 человек и была не готова участвовать в боях. Перевод в федеральное подчинение Национальной гвардии, 130.000 резервистов, не мог улучшить ее боеспособность. Наиболее подготовленными из всех американских частей считались морские пехотинцы, но их было только 15.000 человек. И все-таки последовало решение сформировать экспедиционные силы из одной дивизии и двух бригад морской пехоты и немедленно отправить их во Францию. Тем временем первая волна призыва должна была обеспечить 1.000.000 рекрутов, а следующая еще 1.000.000. Ожидалось, что эти 2.000.000 солдат прибудут во Францию в 1918 году.
Перспектива переброски в Европу такого масштабного контингента американцев заставила Германию форсировать неограниченную подводную войну. Своих европейских противников нужно было обречь на голод, и первые месяцы действия подводных лодок давали надежду на успех этого плана. В 1915 году немецкие субмарины отправили на дно 227 британских судов общим водоизмещением в 855.721 тонну, в большинстве своем в ходе начальной «кампании без правил и ограничений». В первой половине 1916 года были потоплены суда общим водоизмещением 610.000 тонн под флагами разных стран, но затем интенсивность подводной войны уменьшилась — с мая немецкие адмиралы снова стали строже соблюдать нормы морского права. К началу 1917 года, когда вследствие реализации программы ускоренного строительства подводных лодок их число увеличилось до 148, и судов с грузами потопили больше — 195 (328.391 тонна)
[577]. С февраля, после возобновления неограниченной подводной войны, цифры потерь достигли устрашающих величин: 520.412 тонн в феврале, 564.497 тонн в марте и 860 334 тонны в апреле. Цель Хольцендорфа — ежемесячно топить суда общим водоизмещением 600.000 тонн — была превышена, причем потери союзников грозили увеличиваться и дальше, что могло привести к поражению.
Британское Адмиралтейство не знало, как предотвратить катастрофу. Вооружать торговые суда было бессмысленно, поскольку субмарины атаковали их торпедами из подводного положения. Минирование выходов с баз подводных лодок тоже оказалось неэффективным, поскольку британские мины не отличались надежностью, а самих баз было слишком много и они располагались в труднодоступных местах. Охота на подводные лодки — такие попытки тоже предпринимались — напоминала поиски иголки в стоге сена, даже на торговых маршрутах. Обнаруживать субмарины при помощи внешне безобидных приманок, на которые нет смысла тратить торпеду, — знаменитых «кораблей-ловушек», замаскированных под торговые суда, но хорошо вооруженных, удавалось редко, до тех пор пока немецкие капитаны не стали действовать более осмотрительно. Прокладывание маршрутов в стороне от опасных районов позволяло уменьшить потери только до тех пор, пока подводные лодки сии новые маршруты не выявляли. Казалось, этот кошмар будет длиться вечно. Потери среди подводного флота были незначительными: 10 субмарин с октября по декабрь 1916 года и девять с февраля по апрель 1917-го, причем две из них подорвались на своих минах. Единственным оружием союзников против подводных лодок стали глубинные бомбы, но применить их можно было лишь после обнаружения субмарины, а дальность действия гидрофона — средства регистрации такого объекта — составляла всего несколько сотен метров.
Доступное решение проблемы — конвой — встретило сопротивление Адмиралтейства. Командование флота полагало, что группа судов, даже с охраной, представляет собой просто большую мишень. В январе 1917 года оперативный отдел Адмиралтейства отмечал: «Совершенно очевидно, что чем больше судов в конвое, тем выше вероятность успешной атаки подводной лодки»
[578]. В докладе делалось заключение, что «независимое» плавание безопаснее. Разумеется, этот анализ был ошибочным. На морских просторах группу судов обнаружить немногим легче, чем одиночное судно. Если они сумеют избежать встречи с подводной лодкой, то все останутся целы и невредимы, а вот одиночные суда, следующие друг за другом, с большей вероятностью окажутся обнаружены и потоплены. Кроме того, Адмиралтейство было введено в заблуждение математической ошибкой. При оценке числа эскортов, которые потребуются для реализации идеи конвоев, британцы посчитали все 2500 судов, еженедельно отплывающих из их портов, и пришли к выводу, что у них недостаточно военных кораблей. И только более тщательный анализ, выполненный новым министром морской торговли Норманом Лесли и молодым морским офицером Р. Г. Э. Хендерсоном, выявил картину, которая делала задачу вполне выполнимой. В неделю в британские порты прибывало 120–140 трансокеанских торговых судов, которые реально участвовали в военном обеспечении, и организовать их сопровождение было несложно
[579].
К 27 апреля руководство Адмиралтейства окончательно убедилось в необходимости конвоев (очевидно, вовсе не по указанию Ллойд Джорджа, как принято считать), и на следующмй день первый из них отправился в путь. 10 мая он благополучно прибыл в Великобританию. С тех пор конвоирование на океанских маршрутах постоянно расширялось, и потери пошли на убыль. Тем не менее в августе они составили 511.730 тонн, а в декабре 399.110 тонн. Меньше 300.000 тонн ежемесячные потери стали только во втором квартале 1918-го. К этому времени за год с небольшим были отправлены на дно 4.000.000 тонн из 30-миллионного морского грузооборота. Конвои смогли переломить гибельную тенденцию, однако, как и во второй неограниченной подводной войне 1939–1943 годов, это оказалась не единственная причина поражения немецкого подводного флота. Важную роль сыграли дополнительные меры, в том числе установка минных заграждений (70.000 мин только в северном барраже между Шотландией и Норвегией), существенное увеличение числа аэропланов и авианесущих судов в противолодочном патрулировании проливов (685 аэропланов и 103 авианосца), а также самих конвойных судов (в апреле 1918 года их было 195)
[580].
