Сила внутреннего ответа ≠ сила внешнего удара
– Детей надо с младенчества готовить к тому, что жизнь не сахар и что жалеть и уважать их никто не будет.
– Ребенок, напитанный любовью и самоуважением, скорее справится с трудностями.
Мне часто помогает такой фокус: я представляю, что посыл, который от меня получают дети, становится их внутренним голосом – тем самым, что будет звучать внутри, когда меня не будет рядом.
Я погружаюсь в себя, взрослую, и думаю: мне хочется, чтобы какие слова звучали? Что в нас отзывается в стрессе или в радости? Какие фразы окружающих пулями пробивают внешнюю оболочку и попадают в невидимую внутреннюю цель?
Чем с более сильным стрессом мы сталкиваемся, тем глубже проваливаемся в «детское», иррациональное, состояние мышления. Мелкие неурядицы легко отбиваются рациональными установками, а сложные проблемы ударом под дых заставляют нас хватать воздух и чувствовать, как комком в горле со дна поднимается все неразумное, детское. Отваливаются подпорки принципов и ценностей, наваливается страх, тянет забраться «на ручки» или, наоборот, рычать и кусаться от бессилия.
Я давно поняла: всё, что нужно детям, мы уже сделали.
Мы дали им теплый, уютный дом. И этот образ навсегда останется в них: изрисованные столы, крошки от печенья, мебель с историей, кот, хомяки, мамины оладушки, детские, в которых уже не помещаются старые игрушки, книги, рисунки, одежда.
У них уже есть к чему прикоснуться воспоминаниями сквозь годы. Дом. Почувствовать, как это – когда их любят, им рады. Ощутить, что есть место, где слушают ночные разговоры, заплетают косички, целуют на ночь, укрывают теплым пледом. Где смотрят с нежностью и гордостью, утирают слезы, сажают на колени, не контролируют успехи, не высмеивают фантазии; где крепко прижимают к груди, а о ноги трется, мурча, рыжий кот.
Что у нас остается от детства? Смутное ощущение родного, тепла и легкости. Знание, как это – быть любимым. И я смогла своим детям это дать. Несмотря на то, что много работала, что наш дом никогда не дышал элегантностью и достатком, что с телевизора свисали провода и рубашки вечно валялись неглажеными. Мы часто были невыспавшиеся, непоследовательные, а вместо обеда случались чипсы с колой, и все же как-то мы умудрялись жить просто, легко и тепло. И дети выросли в этих легкости и тепле. И поэтому они чудесные. Свои, добрые, чувствующие, неожиданно здоровые и хорошие во всех смыслах.
И я вот представила, что как будто бы дети прибывают кольцами, как деревья: с каждым годом новое кольцо, сердцевина все менее сочная, а кора все более твердая. И с каждым годом всё жестче и больнее их бьет жизнь. А удары бывают всякие: какие кору чуть поцарапают, какие пробьют в сердце, так что течет беззвучный, прозрачный сок. Чем глубже бьют, тем меньше в ответ разума, тем больше сердца, чувств. Чем больнее – тем глубже.
И поэтому так важно все то, что было сказано еще в детстве, все, что сохранилось на каждом кольце. Все эти тепло и легкость будут звучать внутри, поддерживать моих детей даже при самом сильном и глубоком ударе.
Травма не закаляет.
Мы не кормим ребенка намеренно тухлой пищей и не поим его грязной водой, чтобы он привык к ним.
Намеренно унижать, отталкивать, травмировать его с целью подготовить к жизни – бессмысленно и по сути является передачей травмы. Запас прочности, уверенность в себе и близких, доверие, надежда на лучшее, внутреннее спокойствие, благополучие не оберегут от ударов судьбы, но с ними легче будет их пережить.
Как много это – неброский крепкий тыл.
Глава 5
В слабости и в силе
– Ох, ну накрутила. Будь попроще, и люди к тебе потянутся.
– Соблазнительно, но… буду, пожалуй, собой.
Очень долгое время одним из самых обидных нареканий было обвинение в снобизме. Уж не знаю, что тому причина – рабоче-крестьянская школа, где тебя травят («Ишь, самая умная, что ли?»), или мои первые громадные подростковые любови, на которые родители поджимали губы и презрительно фыркали: «Ох, провинция, деревня, нашла себе».
Может быть, я со всем подростковым пылом и яростью боролась против этих «высоких голубоглазых аспирантов из хорошей семьи», а может быть, скованное стеснением одиночество девочки-очкарика из детства так просилось к людям и готово было «быть попроще», лишь бы не остаться одной.
Но долгое время в традициях российской интеллигенции интеллигентность свою я считала скорее неприглядной помехой и стыдным классовым прошлым, рвала на груди рубаху, цепляла сигарету уголком рта, всеми силами пытаясь показать и доказать, что я не такая, не снобская, не слишком умная. Я ж своя, да-боже-ты-мой, простая такая деваха, щи хлебала и жизнь знаю не из многотомника.
А потом, как-то постепенно, ушел у меня этот страх быть отвергнутой толпой за излишнюю щепетильность. Будто я взяла какую-то еще частичку себя и перестала ее отпихивать ногами, мол, я не я, интеллигентность не моя.
Нет, это не смешная шутка. Да, это называется чувство собственного достоинства. Нет, не хочу помолчать. Нет, не буду прикидываться, что я своя в доску. Да, вот с этими принципами, и вот с этим воспитанием, и с такой вот головой, в которой чего только не понапихано
[3], но не с гогочущей толпой пошлости и сплетен, даже если там всем ну очень смешно.
Смею. Самостою.
– А зачем это – воевать, доказывать что-то? Сила женщины – в слабости.
– Да-да, знакомая риторика. А еще в покорности, глупости, слезах и борщах. Удачи…
Мне это сложно обозначить словами, это как стальной шар где-то в районе солнечного сплетения. Душевный вестибулярный аппарат: как бы меня ни крутило и ни бросало, он словно выправляет баланс.
Еще он называется уверенность в себе.
Спокойная, стальная тяжесть в груди, которая придает вес словам, когда по одному тону понимают, что с тобой так нельзя. Вес решениям, когда тебя очень трудно раскалибровать, выбить или раскачать.
Бизнес, или, скажем, карьера, или отношения, мастерство переговорщика, родительство или личный рост – это вообще все про одно. Про то, как этот стальной шар в солнечном сплетении наполнить магнетизмом и силой. Пока чувствуешь это «ммммммм» внутри в своей вибрации, ты можешь все, просто все.
В школе я была круглой отличницей. И в институте. Медаль и красный диплом. Я не в состоянии сидеть и ждать, пока что-то само решится. Я ставлю цели и иду к ним. Я достигатор классический, одна штука.
Но потребность победить вовсе не означает, что я вцепляюсь в каждую ерунду и довожу ее до финала под фанфары, – я готова к позиционной войне, готова принимать поражения, чтобы выиграть войну, готова ждать момента и возможности, готова отступать, извлекать уроки, собираться с силами, но видеть на горизонте победу, даже если эта победа – урок, который сделает меня мудрее, умнее, сильнее, гибче. Возможно, я проиграю бизнес или потеряю сделку, но это будет победа над собой, важный опыт. Проигрыш – просто внутреннее решение выиграть в другом.
