гладит по волосам,
и он уходит все дальше, и он все смелее, потому что мама найдет, возьмет за руку и приведет домой.
И забегает однажды малыш к дальнему лесу, и входит туда, и идет долго, и лес все темнее и опаснее, но ему уже не вернуться: он решил, что должен идти вперед.
И он слышит, как мать ищет где-то далеко, за деревьями, выкликает, но решает не отзываться и не возвращаться, решает, что он сам, –
и упрямо идет вперед, и иногда садится и плачет
от страха, но он должен доказать, что уже не
малыш, должен дойти, и он идет вперед и вперед.
Он идет один, а мать ищет.
И иногда мать почти находит малыша, зовет встревоженно, и если найдет – заберет обратно,
а обратно нельзя, надо дойти, ведь он уже взрослый и он может,
и он уходит за полупрозрачную стену, чтобы идти самому,
и матери уже не схватить его за руку, не увести домой,
и она стучит в эту стену ладонями, прижимается лицом, пытаясь разглядеть,
как он там.
А он кричит: «Не лезь!», «Уходи!», «Я сам!».
И он идет сам, а мать идет верной тенью следом.
Просто матери нельзя уйти. Там, в темном чуждом лесу за непроницаемой стеной, вдоль которой идет во взрослость ее малыш, должны звучать ее шаги.
Просто он должен слышать их звук, похожий на стук ее сердца, который мерным тиканьем дарил ему жизнь в утробе.
Просто отдаленное упорное «тук-тук, тук-тук» говорит ему, что мать по-прежнему там, она всегда там, вдоль его шага, вдоль его пути.
Просто, когда он выйдет, обязательно выйдет из леса, когда увидит тропу, которая превратится в широкую светлую дорогу, за каждым его шагом все равно будет «тук-тук, тук-тук».
«Я здесь».
Всегда здесь.
И он однажды стряхнет с себя сладость детства, бунт отрочества и максимализм юности.
И он поймет, что он давно один, и что он уже давно сам, и что он идет вперед, и идет уверенно, легко и хорошо.
И подумает, что мама там осталась одна и что мамины шаги всё стучат и стучат за стеной, и он ответит на стук, и стена упадет, и за ней он увидит немолодую, беспокойную, усталую женщину.
И осознает, что все эти годы она также продиралась сквозь колючки и бурелом, одна, потому что знала: он должен идти сам – но все равно не ушла.
И повзрослевший малыш скажет: «Мам, ну что ты, я же говорил, что всё будет нормально».
И он возьмет ее за руку и покажет свою дорогу, и эту часть пути они смогут пройти рядом.
Просто рядом.
И через много лет, когда дорога давно станет настолько широкой, и светлой, и он будет чувствовать, что привык к ней, и вокруг всё знакомо и безопасно, и уже с высоты его рук всматривается в светлый, чудесный мир его собственный малыш, вдруг придет понимание, что рядом нет чего-то, что вдруг стало слишком тихо…
Исчезло эхо, тот дальний, почти неощутимый стук, сопровождавший его с самого момента зачатия, – стук материнского сердца. Больше не слышно ее шагов, и никто не зовет из глубины леса по имени, никто не ищет.
И он поклянется тогда именем матери перед своим ребенком, что, пока хватит сил, хватит пульса и дыхания, он всегда будет рядом.
В какие бы дали тот ни ушел, как бы ни кричал оттуда, что «он сам», – всегда будет рядом.
Будет идти, ползти, прорываться, стучать в разделяющую их стену.
Будет искать и звать в самом дремучем лесу.
Будет ладонью, прижатой к этой холодной стене.
Всегда.
Пока сам будет жив.
«Тук-тук, тук-тук».
Я с тобой.
– Дети забирают твою жизнь. Стоит родить – все меняется. Бесконечно трудно, и приходится барахтаться постоянно. Это ужасно выматывает. Сто раз подумаешь, нужны ли дети.
– Зачем барахтаться, если можно просто оттолкнуться от дна и переродиться. Эту жизнь вы уже знаете, нежелание познать новое диктует страх. Может, пора перестать бояться?
Когда все плохо, я не убегаю и не залечиваю, а просто живу в этом, наблюдаю и позволяю себе утонуть. Это страшно, но все лучшее, что случилось в жизни, произошло благодаря тому, что я не спасала себя, а приняла волевое решение тонуть. Внизу оказалось не дно, а другая сторона.
Я прошла весь апокалипсис материнства:
Нет, я не залечила его «высшим смыслом», я грустила, злилась, рыдала в подушку, молчала, оплакивая потери. Я тонула и ждала, пока не придет ответ на вопрос: «Зачем?» Вот он:
Никогда в моей жизни не было большей возможности очистить свой мир от шелухи. Собирая по кирпичикам «счастье» – в посиделках на веранде или на паркете Zebrano, я не замечала, насколько маленькими были эти маленькие радости. Нет, они все так же радуют меня, они никуда не делись, и я делюсь ими с детьми – просто обнаружились радости иной глубины.
Я обрела способность сжимать время и проживать три жизни вместо одной. Те радости, что остались, стали приносить куда больше удовольствия, потому что времени на них меньше и смаковать их приятнее. Ежедневно выбирая между кино, книгами, посиделками с друзьями, готовкой, я быстро научилась не тратить время (его просто не было!) на второсортное и выбирать стоящее. Я обнаружила разницу между тратой времени и наполнением времени и научилась наполнять его ценными и важными для меня вещами.
Я стала смелее, мне пришлось преодолеть много страхов. Научилась отстаивать свои права и находить компромисс. Материнство – бесплатный «краш»-курс по психологии, ведению переговоров, вниманию и собранности. Я открыла в себе массу способностей, о которых даже не подозревала. Внезапно оказалось, что я сильная, взрослая, смелая, бесшабашная, нежная, заботливая, открытая, любящая, и еще какая угодно, и не все из этого было очевидно до рождения детей. Я сильно повзрослела, дети постоянно выталкивают меня из зоны комфорта, а именно там и начинается жизнь.
Я поняла, чего люблю и чего хочу, перестала пресмыкаться в угоду или отталкивать в страхе. Я вынуждена была найти свои границы комфорта и отстаивать их, в том числе и у детей, и научилась слышать и видеть кого-то, кроме себя. Я стала тоньше, мудрее, сильнее, научилась говорить так, чтобы меня услышали, научилась говорить и принимать «нет», научилась просить и уступать.
Ребенок не соответствует моим ожиданиям. Это заставляет понять, насколько глупо строить ожидания. Ребенок не подстраивается под мои планы. Это заставляет понять, насколько бессмысленно планы строить. Я учусь великому умению принимать жизнь в ее моментальных радостях и огорчениях, учусь любить ее остро и ежесекундно.
