С тех пор, как Питеру пересадили сердце, прошло уже немало лет. Он прожил с новым органом так долго, что достиг состояния, которого можно только пожелать всем людям с тяжелым заболеванием: счастливого забвения. С того самого момента, как шесть лет назад ему пересадили чужое сердце, Питер ни разу не возвращался в больницу. Он выполнял все необходимые назначения – и по всем признакам можно было сказать, что из своей беды он вышел победителем.
Поэтому, когда он поступил к нам с жалобой на то, что в последние несколько недель ему становится все труднее и труднее дышать, я был озадачен. Я спросил его, изменилось ли что-то в его жизни, и он ответил, что ничего такого ему на ум не приходит. Я спросил, принимает ли он свои иммуносупрессивные препараты, и он сказал, что да. При этом выглядел он вполне неплохо, но я уже знал, что с пациентами с трансплантатом надо быть внимательнее: их физиология настолько отлична от нормальной, что они часто не демонстрируют те признаки и симптомы, на которые обычно опираются врачи при постановке диагноза. Порой они даже не чувствуют боли при инфаркте, потому что у них пересечены сердечные нервы. Несколько недель назад ему сделали плановое УЗИ, судя по которому сердце работало нормально, но я решил перепроверить. И как только на нашем аппарате появились первые изображения, стало ясно, что о нормальной работе можно забыть: сердце Питера едва двигалось. Не было никаких сомнений, что его организм отторгает трансплантат.
Тогда я повернулся к Питеру и спросил его с более явным беспокойством в голосе, принимает ли он свои лекарства. И он признался, что последние несколько недель он их не принимал. Он сказал, что не мог их себе позволить.
«Простите», – повторял он снова и снова, хотя я пытался убедить его, что он ни в чем не виноват.
Я дал ему лошадиную дозу стероидов, чтобы быстро задавить его иммунную систему, но от этого, казалось, стало только хуже. Мы подсоединили его к аппарату, который отфильтровывал из его системы все агрессивные антитела, проснувшиеся в отсутствие защитного поля иммуносупрессивных лекарств, чтобы они перестали отторгать трансплантат. Но все усилия были тщетны: вскоре у Питера пропал пульс, его сердце перестало биться, и спустя час сердечно-легочной реанимации, всего через несколько часов после того, как он поступил в больницу, он скончался.
Хотя пережить операцию пересадки сердца и жить потом с донорским органом само по себе большое испытание, лишь малой доле пациентов, которым требуется трансплантация, удается в принципе дойти до этой стадии: большинству трансплантатов не хватает. И неудивительно, что по мере развития технологий, когда появились диализ, который поддерживает умирающие почки, и механическая вентиляция для больных легких, идеалом в сознании многих стало не донорское сердце, а еще лучший вариант – сердце, лишенное всех недостатков недолговечного живого органа. Так родилась идея полностью искусственного сердца.
Космическая эра возвеличила творения рук человеческих, а не природы. Ракеты вознесли людей выше неба и на Луну (наступит день, когда их смогут отправить и дальше), туда, где раньше обитали лишь бессмертные боги. Спроектированные людьми объекты смогли выдержать воздействие сил, которые бы в одно мгновение расплющили человеческое тело, и позволили нам выполнять невообразимые ранее задачи, например преодолевать звуковой барьер.
Вместе с тем трансплантация сердца развеяла тот мистический ореол, который всегда окружал этот орган. Она доказала, что это лишь насос – и ничего больше. Никакое это не вместилище души, не древнее хранилище человеческих эмоций, а просто мотор, и значит, можно спокойно взять с полки новый и поставить на место прежнего.
После того как малоизвестный южноафриканский хирург выиграл гонку на звание первого, кто провел трансплантацию сердца, перед кардиохирургией встала еще более высокая, еще более амбициозная цель. «Честно говоря, я сожалел о том, что не стал первым, – написал хирург из Хьюстона Дентон Кули. – Достижение Барнарда стало моим личным “Спутником”»
[469]. Через несколько дней после триумфа Барнарда Кули прислал ему телеграмму: «Поздравляю с вашим первым трансплантатом, Крис. Скоро я заявлю о своей первой сотне». Кули начал тоже заниматься пересадкой сердца, но он понимал, что шанс стать первым уже упущен. И потому был готов на все, чтобы стать первым хирургом, пересадившим человеку искусственное сердце. Даже если для этого придется украсть экспериментальное приспособление у своего соперника.
Однажды адвокат спросил на суде у Дентона Кули, лучший ли он кардиохирург в мире
[470].
– Да, – ответил Кули.
– А вам не кажется, что это несколько нескромно?
– Возможно, – сказал Кули. – Но не забывайте, что я под присягой.
У других было о нем такое же впечатление. В своей автобиографии Кристиан Барнард поделился своими воспоминаниями о том, как стал свидетелем работы Кули: «Более красивой операции я в своей жизни не видел… Она текла, как полноводная река: неторопливо, без явной суеты, но ни на секунду не поворачивая вспять»
[471].
В 1969 г. Дентон Кули первым имплантировал человеку искусственное сердце. Но сам по себе этот факт не самая интересная часть истории.
Получив подготовку по хирургии в Университете Джонса Хопкинса, Кули вернулся в родной Хьюстон работать бок о бок с Майклом Дебейки, одним из самых известных хирургов своего времени. Дебейки стал одним из первых, кто провел в США коронарное шунтирование, а также одним из тех, кто впервые имплантировал вспомогательный левый желудочек, который помогает основной насосной камере сердца, но не заменяет его целиком. Дебейки считал, что будущее за ВЖУ, который обеспечивает сердцу частичную поддержку, а не за искусственным органом, который заменил бы собой сердце пациента. Работая совместно, Дебейки и Кули сделали несколько новых разработок, в том числе изобрели новые процедуры для устранения повреждений аорты и усовершенствовали аппараты искусственного кровообращения, которые обеспечивают кровообращение, пока идет операция на остановленном сердце. Однако со временем их отношения ухудшались, пока не достигли критической точки. В 1960 г. Кули покинул команду Дебейка и перешел в соседнюю больницу – тогда-то между ними и разгорелось их эпическое соперничество, которое продлилось несколько десятков лет. На обложку журнала Time, где позднее была опубликована эта история, была вынесена такая цитата из заявления больничного руководства: «Дентону надоело быть на вторых ролях»
[472].
