— Держите, — протянул ему хозяин дома наполненный бокал. Это было неожиданно — Яков Менчиц привык в этом доме угощаться кофе или чаем.
— Что это? — спросил он, внимательно рассматривая темный напиток в бокале.
Проверка? Как тогда, когда они впервые встретились и бывший следователь попросил его приготовить кофе? Менчиц не спешил протягивать руку к бокалу. Он еще раз посмотрел на Тараса Адамовича, заметил, что хозяин держит бокал даже не за ножку — за подставку. Выходит, в бокале — не коньяк? А нечто, что нельзя греть руками?
— Попробуйте, — любезно предложил хозяин.
— Как нужно пить? Есть какие-то правила?
Тарас Адамович улыбнулся.
— Сделайте глоток. Дальше — решите сами. Вы смущены. Это — французский способ преодолеть беспокойство. Мосье Лефевр не сразу согласился поделиться со мной рецептом. Чертовы нормандцы оберегают его, как святой Грааль.
Менчиц осторожно взял бокал за ножку.
— Да, — подтвердил его догадку хозяин дома, — его действительно не стоит греть, хотя, по сути, у вас в руках — родственник бренди. Французы перегоняют сидр, а потом выдерживают его в дубовых бочках.
Яков Менчиц отпил глоток. Напиток обжег горло, оставив цветочно-яблочный привкус.
— Как вам вкус?
— Неплохой.
— Выдержка всего два года. С течением времени вкус обретет большую насыщенность, но напиток будет питься легко. Яблочное произведение искусства. Мосье Лефевр согласился дать рецепт только после того, как узнал, что я живу среди яблоневого сада. Сказал, что готовить один только сидр — это дикая расточительность.
Яков Менчиц сделал еще глоток и повторил вопрос:
— Что это?
— Кальвадос, — ответил ему бывший следователь, сверкнув лукавыми искорками в глубине глаз.
XXIII
Город пропавших балерин
С самого утра 28 октября 1916 года в Киеве царила невообразимая суета, вызывавшая чрезмерную нервозность. Та, в свою очередь, проникала даже сквозь дымку спокойствия, окутывавшую дом Тараса Адамовича и крепнувшую вместе с яблонями. Бывший следователь вдохнул воздух и, вспомнив газетные заголовки последних дней, понял причину столь взбудораженного состояния города.
Тем временем по улицам Киева, принаряженным словно к Рождеству, шагали ученики гимназий, воспитанники приютов, курсисты во главе с наставниками и наставницами. Почтенные дамы в длинных темных платьях не уставали делать замечания своим подопечным. Бибиковский бульвар аккумулировал эти разрозненные группы по обе стороны проезжей части. На Владимирской, где уже было не протолкнуться сквозь восторженную толпу, играла музыка. Но звон колоколов Софии заглушал все прочие звуки.
В девять утра Тарас Адамович готовил себе завтрак: жарил омлет со шпинатом и ветчиной по рецепту мосье Лефевра. Наконец и кофе сообщил о своей готовности, вознеся пену под самый верх. Хозяин снял джезву с огня — сегодня решил не нагревать песок.
Осень, будто отвоевывая королевский титул у приближавшейся зимы, окутала Киев теплом и туманами. Кость с охапкой газет забежал на минутку, когда Тарас Адамович уже наполнил розетку айвовым вареньем и уселся в кресло-качалку на веранде. В этот раз он не предлагал кофе юному разносчику газет. Знал — откажется — спешит на вокзал, где в пол-одиннадцатого при многочисленном стечении горожан ожидалось прибытие специального поезда.
Тарас Адамович отставил пустую чашку и отложил газету. Так значит, Вера Томашевич была не единственной балериной, исчезнувшей за последний год в Киеве. Он мысленно перебрал несколько воспоминаний, сравнил показания.
Поначалу мелькнувшая где-то в подсознании мысль показалась ему абсурдной. Он отмахнулся от нее и налил себе вторую чашку кофе. Черный напиток бодрил, освежал уставший мозг, помогал расставлять приоритеты. Он был уверен — вторая чашка отгонит прочь неожиданную догадку, как предутренний сон, который стирался из памяти почти сразу, рассыпаясь на части, будто крошился в руках. Третий глоток кофе заставил его замереть — мысль не исчезала, напротив, нахально выглядывала из-под аккуратных наслоений воспоминаний и показаний. Пододвигалась вплотную, чтобы он мог разглядеть ее поближе. Чьи-то отрывки разговоров и неосторожно оброненные фразы теперь обретали смысл. Разрозненные части головоломки складывались в единое целое.
Автомобиль с открытым верхом с высокочтимыми гостями мчался по Бибиковскому бульвару. По правую сторону бульвара застыли в строю военные, по левую — ученики из различных учебных заведений Киева, а уже за ними толпились горожане. Восторженные крики «Ура!» взлетали в высь по-летнему голубого неба, смешиваясь с музыкой военного оркестра. Автомобиль ехал дальше, туда, где все звуки утопали в перезвонах Софии. Тарас Адамович принял решение именно тогда, когда автомобиль с открытым верхом заехал в ворота Софийского собора, повернув с Владимирской улицы. Многоголосое «Ура!» утонуло в музыке колоколов. Император Николай II за последние пять лет в третий раз посещал Киев, нынче — в сопровождении цесаревича Алексея Николаевича и великого князя Дмитрия Павловича.
О визите венценосных особ Тарас Адамович вскоре прочтет во всех газетах, которые бережно сложит Кость на столе веранды. Еще несколько дней подряд первые страницы периодических изданий будут сообщать о разнообразных подробностях визита Николая II в древний город крещения Руси. «Кіевлянинъ» обстоятельно будет расписывать, как смолкнут колокола Софии, едва император ступит во двор храма. Там его будут встречать воспитанницы Киево-Фундуклеевской и Киево-Подольской женских гимназий, состоящих под протекторатом императрицы Марии.
В свою очередь «Кіевская мысль» сообщит, как громко приветствовали императора у Софии, а также поведает, что после принятия окропления святой водой и целования креста император и цесаревич в сопровождении духовенства проследовали под своды собора под пение молитвы: «Спаси, Господи, люди Твоя». «Кіевскія губернскія вѣдомості» во всех подробностях известят, как после полудня Его Величество будет принимать во дворе усадьбы Императорского дворца роту юнкеров Киевской школы прапорщиков. «Кіевскій телеграфъ» будет писать о том, как достопочтенный гость посетит Николаевское военное училище на Шулявке.
Интересно, а в этот раз, как и тогда, в 1911-м, Распутин тоже прибыл вместе с императором? Говорят, у него особое отношение к Киеву: нередко совершал паломничества, прошагал пешком много миль. Именно в Киеве, по местной легенде, одна из фрейлин императрицы встретила Распутина, и впоследствии ввела его в близкий к императорскому семейству круг. Столыпин, который был против вмешательства Распутина в политику, не раз намекал императору, что старца не мешало бы отослать прочь. Однако тот замечал, мол, лучше пусть будет десять Распутиных, чем одна истерика императрицы.
