– Скажите, а что стало причиной смерти дяди Андрэ? – Марии явно не понравилось подобное совпадение.
– Сердечный приступ, – отвечала Салтыкова. – Пендоцкий врач, и он сам констатировал диагноз. Действительно, у отца даже посинели лунки ногтей, я держала его мёртвую руку, я видела. Так, говорят, бывает от сердца.
– Так что гонец?
– Ах, да! – очнулась от горестных воспоминаний Полина. – Они оба принимали гонца с почестями, а ко мне привели, как я поняла, на смотрины. Нет, не подумайте, не на мои! Барон Качинский всё нахваливал уединённость моего жилища, его обособленность, вместимость и неприступность. Кажется, они хотели предложить замок в качестве резиденции для кого-то очень важного. Но синьор Джованни, именно так звали гостя, был равнодушен к похвалам и при мне пару раз произнёс, что дело уже решённое. В тот вечер он мало обращал на меня внимания, сказал всего несколько фраз, больше по этикету, чем от души. Вообще было видно, что он не расположен сходиться ни с кем ближе, а желает поскорее покинуть наши края. Он всячески подчёркивал, что всего лишь посланец и роль свою уже исполнил. Его продолжали уговаривать, но он согласился остаться всего лишь до утра, да и то не под одной крышей с незамужней дамой, а там, где он оставил коня и своё снаряжение. Визитёры откланялись, я осталась одна. Я видела, что, уходя, оба – и Качинский, и Пендоцкий – были сильно недовольны, если не сказать злы. Утром я забыла про всё и снова ускакала в лес, хотя погода была гораздо хуже, чем накануне. По всей вероятности, собиралась гроза. Меня это не пугало. Гуляя, я услышала топот копыт. Уже понимая, что это вчерашний гость, чтобы не смущать его лишними прощаниями, я укрылась с Арбалетом в зарослях. Всадник проскакал мимо, я уже хотела было выходить из моего лесного укрытия, как снова раздался цокот. Кто-то скакал вслед.
– Судя по вашему рассказу об уединённости жилья, это не мог быть не кто иной, как ваш опекун, – замечание баронессы вопреки её внешнему бесстрастию показало, насколько внимательно слушала она рассказ своей дальней родственницы. – Или его напарник.
– Вы правы. Это были они оба. Они окликнули господина Джованни, тот остановил коня, и все они спешились.
* * *
– Я что-то забыл? – спросил у них итальянец.
– Да! Вы забыли! – наступал на него мой опекун, уже не скрывая своих намерений. – Вы забыли выдать мне бумагу! И поставить на ней священную печать!
– Вы с ума сошли, сударь? – гонец хотел развернуться и сесть в седло. – Мы всё обсудили вчера! Выбрано другое место для посольства, да и вы не являетесь более собственником этого дома. Он по любому исключается из соискателей. Прощайте, господа!
– Нет! Вы никуда не уедете! – взвизгнул Пендоцкий.
– Ваша настойчивость переходит всяческие границы, господа! – гонец взялся за узду и закинул ногу в стремя. – Не пытайтесь долее задерживать меня, иначе я буду вынужден доложить об этом. Ведите себя достойно положению Донатов ордена!
– Отдай печать! Сам ты нам вовсе не нужен! – заголосил Пендоцкий и, ухватив посланника за одежду, повалил его на землю.
Они сцепились в драке. Я чуть не закричала, когда заметила блеснувшее лезвие ножа. Тут мой опекун вытащил из-за пазухи пистолет, подошёл ближе к дерущимся и, улучив момент, выстрелил в упор.
Наступила тишина, потом из-под тела посланца выполз Пендоцкий.
– Обыщи его! – скомандовал Качинский.
Они выворачивали покойнику карманы и дорожные сумки, ругались между собой, шарили по земле рядом с телом, но того, что искали, так и не нашли. Тогда они стали вслух думать о том, как поступить дальше.
– Не может быть! У посланника должна быть печать! – не верил тому, что они так опростоволосились Пендоцкий. – Наверно, вывалилась при борьбе. Ах, да! Проверь ещё перстни на руках – она может быть на одном из них!
– Ничего нет. Без толку убили. Как глупо! Теперь всё стало ещё хуже, – мрачно излагал мой опекун. – Но сними с него все знаки отличия, мало ли что.
– Ничего не стало хуже! – шипел Пендоцкий, снимая с тела медальон, орденские кресты и кольца без печатей. – Надо сделать вид, что ничего не произошло. Он вообще к нам не приезжал! Не являлся! И не знаем мы ничего о перемене места! Откуда? Мало ли где он мог сгинуть по дороге. Только не на обратном пути, как мы хотели представить, а по дороге сюда! Слава богу, его никто тут не видел. Кроме твоей овцы!
– Она никому не скажет. Я её никуда не выпущу отсюда. Это ерунда, забудь.
– Тогда надо избавиться от тела и всё. Великий Магистр должен и будет избран! – Пендоцкий перестал суетиться, выпрямился, и на его лице на мгновение даже отразилось что-то величавое. – Твои шансы по-прежнему высоки. Вставай!
И они потащили тело убитого по направлению к ближайшему болоту. В эти минуты я только молилась, чтобы Арбалет не издал ни звука, а сама я смогла удержаться от крика. Я привязала своего коня, хлопками по крупу услала подальше коня посланника, а обе другие лошади давно ушли сами. Стараясь не шуметь, я последовала за злоумышленниками. Но они так были уверены в том, что никого из людей нет на сто вёрст кругом, что не услышали бы, даже если какая-то веточка и хрустнула под моей ступней, приняв это за шум разбредшихся коней.
Они запыхались и, протащив ношу сколько могли, бросили гонца на самый край трясины. Все знают, что хоть быстро, хоть медленно, но то, что болото получило в свои объятия, оно уже не отдаст никогда. Поэтому, не прилагая больше усилий, мучители удалились и стали ловить сначала лошадь гонца, а потом и своих. Через несколько минут всё стихло. Я лежала за какой-то кочкой и плакала, понимая, что больше никогда не смогу гулять в этом лесу, как прежде, зная, что на дне трясины покоится не упокоенная христианская душа. И что вообще прежняя жизнь для меня невозможна! Ведь мой опекун, ближайший мне человек – убийца.
Я видела, как тело, лёжа на зелёном матрасе болотной толщи, постепенно прорывает её своей тяжестью. Сначала ушёл в тёмную глубину правый сапог, потом вся нога выше колена. Начала проваливаться и вторая нога… Мне становилось страшно наблюдать за этим медленным погребением, но я смотрела, как заворожённая, и не могла уйти. Когда холод воды коснулся открытой кожи на руке посланника, он застонал. Откуда в этот миг взялись во мне те силы – я не знаю до сих пор.
Я подлетела к нему и, ухватив сначала за одежду, потом за плечи, стала тащить на себя. Сколько времени мне понадобилось, я не помню, одна мысль только и была тогда – не соскользнуть к нему. Бог помог мне, и я вытащила гонца на твёрдую землю. Сама рухнула рядом и пролежала так довольно долгое время. Я подумала, что нужно идти за подмогой, но вы, вероятно, уже понимаете, почему это было невозможно. Так же я осознавала, что моих сил больше ни на что не хватит. И я пошла туда, куда ходить нельзя.
* * *
– Бедная вы моя! – Туреева искренне восторгалась этой худосочной девочкой, оказавшейся исполненной такой силы воли. – Хотите передохнуть? Выпейте лимонаду.
