– Дело в том, что бывает так, что я вижу, насколько подходят друг другу двое, но сами они так далеки – либо из-за имущественного положения, либо из-за вражды родственников, что даже помыслить о союзе не могут. Тогда своей запиской я как бы подталкиваю их присмотреться друг к другу. Даю понять – смотрите, может быть ещё и так! Пробуйте, это возможно! За последние пять лет два брака случились именно таким образом.
– Не подскажете чьи?
– Нет, – улыбнулась баронесса.
– Ну, тут уж позвольте не поверить вам, пророчица! – граф поднял бокал в честь здоровья собеседницы. – Как же приглядываться, если вазы с записками вскрываются только после сезона, а пред ним как раз запечатываются? Откуда же им знать, что там?
И тут баронесса расхохоталась.
– Вы так наивны, Корделаки? Серьёзно?
– Не понимаю вашего веселья, – чуть не обиделся он.
– Как вы думаете, почему я не храню предсказания у себя?
– Ну, чтобы вас не заподозрили в том, что вы можете их вскрыть и изменить написанное в любое время. Только не обижайтесь, прошу!
– Было бы на что! – хмыкнула баронесса. – А, как вы думаете, что с моими вазами делают те, кому они попадают на хранение? Ну?
– Не хотите же вы сказать… Не может быть! Такие достойные люди?
– Их вскрывают, дорогой мой! – Туреева вовсю веселилась. – Все без исключения. Кто в первую же ночь, кто мучается борьбой между любопытством и благородством дольше, но исход един. Самые стойкие хранители продержались с месяц. Я даже удивлялась тогда, почему так долго ничего не происходит!
– А что-то должно происходить? – Корделаки действительно чувствовал себя сейчас наивным подростком.
– Ну, глядите! – баронесса стала помогать себе жестами. – Сначала они говорят себе: «Я только посмотрю сам. И – никому больше!», потом тайна начинает распирать хранителя, и он делится по секрету с кем-нибудь наиболее доверенным. С женой. С матерью прописанной невесты. С соседом по министерскому креслу. С модисткой, наконец! Те, в свою очередь, хранят секрет недолго. Через несколько дней это доходит до самих молодых. Они начинают по-иному смотреть друг на друга, думать об избраннике чаще, при встречах смущаются и опускают глаза. Да ещё и ловят на себе многозначительные взгляды «посвящённых в тайну», замечают их перешёптывание и смешки. На первом же, в крайнем случае на втором балу между парой уже происходит объяснение. Дальше – дело времени.
– То есть?
– То есть большинству людей свойственно следовать ходу пьесы, которую для них придумали другие, если этот ход не противоречит их внутренним потребностям.
– Да, баронесса! – Корделаки смотрел на неё с восхищением. – Иногда мне становится рядом с вами не по себе. Боюсь спросить про украденные предметы.
– Ваша вдова? Кольцо? – взгляд баронессы стал колючим, голос ехидным, а губа приобрела презрительный изгиб.
– Я ни слова не сказал про вдову! – граф с ужасом почувствовал, что уши его пылают, и только молил про себя, чтобы краска не залила лицо и шею. – А что, вы могли бы отыскать его?
– Пф! – фыркнула баронесса и отвернулась к окну.
– Милая Мария Францевна! – Корделаки старался, чтобы голос его не фальшивил. – Я не понимаю, что вызвало такую вашу реакцию, право?
– Хорошо! Я скажу вам как, – теперь она вещала металлическим голосом, глядя в плотно зашторенные окна. – Но тоже при одном условии!
– Боюсь даже спросить – каком? – граф старался не глядеть на неё, а Туреева обернулась и теперь жгла его глазами.
– Так вот, – она села напротив графа и как будто снова успокоилась. – Я научу вас, как найти кольцо вашей вдовушки, а вы непременно выполните после этого одно моё указание! Согласны?
– Если это в моих силах, – ответил граф.
– И вы не правы на счёт краденых вещей, их я как раз не ищу. Я могу помочь, только, если между мной и потерянным предметом нет больше ничьей воли. Неважно – злой или нет. Даже если кто-то захотел подшутить и спрятал драгоценность намеренно, тут я бессильна. А условие моё такое. Если то кольцо до сих пор находится в доме, где его потеряли, и с помощью моих указаний вы вместе отыщете его там, то в тот же день вы пойдёте к ювелиру, граф, купите пару обручальных колец и будете носить их при себе день и ночь, повсеместно.
– Отыскав одно приобрести пару? Какое странное условие, – заметил Корделаки.
– Но вы его принимаете?
– Да!
– Скажите, вы помните, что делали последнее перед тем, как отправиться сегодня ко мне?
– Да, заходил на конюшню дать распоряжения.
– А непосредственно перед этим?
– Ну… Спускался с парадной лестницы, выходил из дома.
– Перед этим?
– Одевался у себя в комнате.
– Точнее. Вы что-то упустили!
– Даже так? Ах, да, конечно! Взял у лакея перчатки и шляпу. Но как вы?.. – запнулся граф.
– Что было перед одеванием?
– Позвольте, я намеренно пропущу этот момент, – снова чуть не покраснел Корделаки.
– Хорошо. До этого?
– Просматривал письма.
– Раньше?
– Говорил с камердинером. Нет! Если в обратном порядке, то сначала – с дворецким.
– Перед этим?
– Вы снова смущаете меня, баронесса! Я был… Не могу сказать при даме. Вы понимаете, я прибыл с дороги. Очень спешил…
– Не продолжайте. До этого?
– Поднимался по лестнице, – устало вздохнул граф, утомлённый этим допросом.
– До лестницы?
– Отдал перчатки лакею. Нет. Я их даже не снимал… Я так торопился. И дверь мне открыл камердинер, а не… Постойте!
– Вот, граф! Если бы вы сегодня потеряли что-нибудь, скорей всего это было бы где-то в районе вашего приезда домой, но сейчас вы бы вспомнили все подробности. Это делается примерно так. Попробуйте, блесните перед своей мадам! Только избавьте меня от встреч с нею, прошу. Я ей помогать не намерена.
– Как вы это делаете, баронесса? – снова спросил граф, чтобы отвлечь её от опасной темы.
– Просто человеческая память устроена так, что из неё могут исчезать целые куски. Если возбуждённый человек стремится к какой-то цели, то остальное в это время размывается в его сознании и становится второстепенным, настолько оно обыденно. Вы могли сегодня утром отдать перчатки вовсе чужому человеку и не заметить этого, если бы он был телосложением, запахом одеколона и одеждой похож на вашего лакея. Вы бы даже не вспомнили потом, куда делись ваши перчатки! Или бывает наоборот, когда из повседневной привычной жизни человека отвлекает какой-то яркий момент. Один мой страждущий гость не мог найти привезённый из-за границы редкостный музыкальный инструмент, флейту. Это не колечко вам. Последнее, что он помнил, это то, как собирался похвастаться флейтой перед местным священником, как уже приготовился идти к нему, как достал и протёр футляр у себя на столе в кабинете. А потом он услышал крики с улицы, но из окон не видел, что происходит, и поспешил узнать о том у дворовых. Оказалось – за оградой понесли чьи-то кони. Тогда он, забыв про всё, выбежал за ворота, потому что его дети часто играли на мостовой. С ними всё обошлось, а вот флейты, вернувшись в кабинет, он не обнаружил. Неделю владелец искал её по всему дому, грешил на слуг, потом пришёл ко мне. Возвращаясь в воображении по шажкам обратно, он вспомнил, как уже перед самым уходом в гости вместе с инструментом спустился в погреб, решив порадовать священника хорошим куском окорока. Именно оттуда он выбежал на шум во дворе. Так как это было действие редкое для него, то оно стёрлось из памяти более ярким событием – опасностью от лошадей на улице. Вернувшись от меня к себе домой, он обнаружил инструмент в целости и сохранности среди колбас и бутылок с вином.
