– Мне отвели комнату, в которой вовсе нет окон, видимо, она находится в самой башне, – задумчиво проговорила баронесса. – Скажите, а это окно видно снаружи?
– Да, оно же обзорное, – отвечала хозяйка. – Если из него виден мост, значит и его видно с подъездной дороги. А на что вам?
– Посмотрите минутку, чтобы нас никто не застал! И дайте знак, если кто-то появится в галерее, – попросила её Мария Францевна и, легко взобравшись на кучу чугунных ядер, видимо, оставшихся здесь с незапамятных времён, сняла с шеи и привязала к решётке бойницы свой длинный шёлковый шарф. Он зелёным штандартом тут же затрепетал на ветру.
– Что это значит? – заворожённо наблюдала за её действиями Салтыкова.
– Это значит, что мы спасём вас, дорогая! И вас, и гонца. Это – знак! – и Мария хитро улыбнулась. – Тайный язык есть не только между нами.
Но прошёл час, потом другой, а ничего не происходило. Мужчины уже стали собираться в обратный путь, договорившись встретиться назавтра верховыми на опушке. И тут наконец раздался топот копыт по въездному мосту. Явился корнет.
– Спрашивают ваше благородие, – доложил барону лакей. – Говорят с донесением. Лично. Передать не пожелали-с.
– Ну, проси! – барон переглянулся с Пендоцким.
Вошёл корнет, доложил по форме и передал запечатанный сургучом пакет барону.
– Господин барон! – солдафонским тоном рапортовал корнет. – Желал доставить без промедлений, оттого явился сюда. У вас дома мне назвали этот адрес.
«Так вот где болтался корнет два часа! – подумала баронесса. – Слава богу, хватило ума вернуться и заехать в дом барона, слуги же точно потом передадут – спрашивал кто хозяина или нет. Однако! Взрослеет мальчик!» Корнета никуда не отпустили на ночь глядя и взяли с собой, мужская часть компании удалилась к барону. Дамы снова остались наедине.
– Ах, это с этим молодым человеком у вас тайный язык? – с грустной улыбкой спросила Полина Андреевна. – А я запомнила его. Я видела, какими глазами смотрел он на вас там, у вас дома. Какая вы счастливая, Мария! У вас с ним роман? Ах, как я завидую, честно! Мне кажется, для меня чувство любви закрыто навсегда. Этот год убил во мне всё живое. Иногда мне кажется, что мне просто нечем чувствовать.
– Да что вы такое говорите! – возмутилась Туреева. – Вы просто никого не видите в своей глуши кроме этих двух тюфяков, набитых соломой! А с корнетом у нас нет никакого романа! Вам показалось!
– Держите свои тайны при себе, милая моя! Я не посмею снимать с них покров, раз вы не хотите, – Полина Андреевна уткнулась подбородком баронессе в плечо. – Все крепко держат свои сердечные тайны при себе. Знаете, у нашего раненого гонца тоже есть подобная тайна, я догадалась. Но он так тщательно хранит её, что у меня не хватило смелости спросить взаимно ли его чувство. Но он так вздыхает порой! Ах, как мне хочется хотя бы поговорить о любви. Как это бывает у других? А этого молодого человека я почему-то часто вспоминала. У него такие грустные глаза. Но не буду, не буду. Он – ваш, и я не смею…
– Да думайте о корнете, сколько хотите! – баронесса от досады прикусила губу. – Ну как вам доказать, что он вовсе не «мой»?
– Счастливица, – прошептала так и не переубеждённая Салтыкова.
– Тьфу ты! – в сердцах вырвалось у Туреевой. – Давайте спать, милая, а то завтра рано вставать.
* * *
А в доме барона разыгралась такая сцена. После ужина с достаточным количеством горячительного, хозяин проследовал к себе в кабинет и вскрыл доставленное посланцем письмо. Он, конечно, сразу, ещё в замке у Салтыковой, признал корнета и оставил его у себя, относясь довольно пренебрежительно, как ко всем из окружения баронессы, но всё же, не желая с ней ссориться сейчас, когда она была у него в гостях. Но после прочтения послания он рассвирепел и бросился с расспросами обратно в трапезную, где остальные гости ещё продолжали пир.
– Кто вы, молодой человек? – тыча бумагу корнету в самое лицо, рычал Качинский. – И откуда у вас эта писулька? А? Отвечайте!
– Я – Сергей Иванович Роговской, корнет лейб-гвардии Семёновского полка Его Величества, русский офицер и не позволю…
– Постойте, корнет, – оборвал начинающуюся ссору Корделаки. – Давайте выясним всё спокойно. Вас что-то расстроило в послании, барон? Но причём же здесь посланец? Мы ж не в древней Азии, чтобы казнить гонца за плохую весть?
– У него просто не могло оказаться письма с этой подписью! – свирепствовал Качинский. – Это немыслимо! Или предъявите иные доказательства, или я оставляю за собой право думать, что это наглейший подлог!
Корнет, как-то сразу протрезвевший, ухмыльнулся и полез за пазуху. Оттуда он достал медальон, выданный им Нурчук-хаиром пред отъездом из столицы, и показал на вытянутой руке барону, не давая взять в руки. Тот побледнел, как и на злополучном сеансе предсказаний, снова увидев медальон того же ранга.
– Простите, сударь, я не думал, что рыцарь такого звания… Простите! Я ваш покорный слуга с этой минуты. Но как же? – он загнанно посмотрел на Пендоцкого. – Мне казалось, я знаю всех… Ох, простите ещё раз!
– Жизнь полна перемен! – удачно вставил ничего не понявший корнет. – Но я теперь хотел бы увидеть и ваши доказательства, барон. Или ваш ранг слишком низок для подобных предъявлений?
«Нет. Не протрезвел!», – подумал с тоской граф и зажмурился. А барон ещё раз переглянулся с Пендоцким и ринулся куда-то прочь. Послышался шум сбрасываемых на пол вещей и просыпавшихся монет, и вскоре хозяин вернулся за стол, зажав в руке похожий медальон. Тот был с таким же восьмиконечным эмалевым крестом, только на нём было меньше драгоценных камней, массивная цепь была порвана, а в центре не было миниатюрной иконы Филермской Божией Матери, как на медальоне государя. Теперь и корнет, и граф собственными глазами видели медальон в руках злодея и могли описать его в мельчайших подробностях. Но отношение барона к корнету переменилось, теперь именно он стал главным гостем и, конечно же, был приглашён и на завтрашнюю охоту, и на предстоящую свадьбу. Стараясь не переглянуться случайно, граф и корнет разошлись по отведенным им спальням.
Утро было хмурым, но никто от назначенной охоты отказываться не собирался, тем более, что дамы должны были ждать их в оговорённом месте. Выехав из ворот Качинского, граф Корделаки заметил:
– Смотрите! Ветер метёт один песок по дороге. От вчерашнего снега не осталось и следа.
На опушке уже редеющего леса они увидели живописнейшую картину. Баронессе досталась рыжая лошадка, миниатюрная и резвая, вся под стать своей новой хозяйке. Она не могла устоять на месте, и всаднице всё время приходилось сдерживать её. От этого Туреева всё время вынуждена была одной рукой поправлять непослушные рыжие пряди, выбивающиеся из причёски. На ней была амазонка цвета кармин, Полина Андреевна уступила ей свой оливковый губертус
[11], а вернувшийся к хозяйке шарф завершал этот портрет. Салтыкова была в жемчужной амазонке, в короткой белоснежной шубке, на белом же своём любимом Арбалете. В руках у баронессы была сворка огненно-красных и половых борзых, а у хозяйки замка – белых.
