«Так кто же тогда стрелял?» – устало подумал граф и закрыл глаза. Тут с улицы стали вбегать люди, среди них была и баронесса. Увидев распростёртые на полу тела, она прикусила кулачок, чтобы не закричать, но тут заметила графа. Она бросилась к нему, вдруг остановилась, замерла, и видимо, впервые ей изменила выдержка – губы стали кривиться и дрожать, она готова была разрыдаться и только прошептала:
– Живой… – и снова посмотрела на недвижимую пару.
Полина Андреевна была бледнее обычного, а белоснежная рубашка корнета вся испачкана в крови. Баронесса подняла уже наполненные слезами глаза на сидящего у стены Корделаки.
– Живые, живые, – прохрипел он и распустил воротник, так как дышать отчего-то было трудно.
Баронесса ничего не ответила, а только тоже сползла на пол у противоположной стены.
* * *
Одинокая карета въезжала под шлагбаум заставы Санкт-Петербурга слякотными осенними сумерками. Шёл мокрый снег вперемешку с дождём, превращаясь в колючую кашу, а ветер бросал всё это в лицо любому, кто осмеливался открыто выйти под разъярённое небо. Баронесса сжалилась над всадником, и уже часа два, как граф был удостоен места рядом с ней в карете. Итальянец ускакал сразу же, в день событий, как только добрался до своей лошади. Корнет и его молодая супруга остались в замке на озере. Они оба были ещё очень слабы для такой долгой дороги. А баронесса отчего-то настаивала на своём скорейшем возвращении домой. Граф взялся сопровождать её. Несмотря на то, что в поездке все недоразумения между Туреевой и Корделаки вроде бы благополучно разрешились, былой шутливой лёгкости в их разговорах не осталось и в помине.
– Как ваша рана, граф? – нарушила долгое молчание баронесса.
– Ноет, – с укоризной в голосе отвечал граф, как если бы в этом была виновата его собеседница. – Вы задали мне этот вопрос уже столько раз, дорогая баронесса, что слова «пустяки», «ерунда», «не стоит внимания» и им подобные в моём лексиконе иссякли! И мне даже кажется, что рана и затянулась так быстро, чтобы не дать вам больше повода упоминать о ней.
– Я рада, – спокойно произнесла Туреева.
– Чему? – Корделаки посмотрел на её профиль. – Тому, что ваши вопросы выводят меня из себя, вместо того, чтобы успокаивать?
– Мне дела нет до вашего спокойствия. Вы нужны мне не спокойным, а здоровым! – Она смотрела в окошечко кареты, за которым была непроглядная мгла. – Так не всё ли равно, что именно этому способствует?
– Я нужен вам? Я не ослышался? – граф продолжал ехидствовать, ни на секунду не теряя бдительность в пикировке с таким умелым соперником.
– Конечно, дорогой граф! – тут баронесса повернулась к нему, бесстрашно посмотрев в лицо, но говорила вовсе без улыбки. – И государю, и мне, и всей России. Вы и ваше оружие. Вы и ваша защита. Вы и…
– Как ты вымотала меня своей холодностью!
Графу вдруг изменила его выдержка и он, обхватив баронессу за талию, со всей страстью прижал к себе и стал целовать дерзко, с силой, как будто наказывая за что-то. Распалённый и уже плохо соображающий, он всё-таки понял, что ему отвечают, и успел удивиться, ожидая разумом совсем иного. Но никто не хлопнул ему по щеке, никто не попытался освободиться из грубых объятий, и граф, ослабив хватку, стал делать всё нежнее и мягче. Пахло мокрыми перьями или мехом – то ли от воротника, то ли от шляпки… Все эти бабские штучки вместе с её выбивающимися растрёпанными волосами неимоверно мешали ему касаться её кожи, ощущать её вкус на своих губах, быть к ней ещё ближе. И он ладонью стал освобождать её лицо от всяких помех и прижимал к себе теперь легко, лишь придерживая еле заметно. Тут она вырвалась и сев прямо стала поправлять всё нарушенное им.
– Граф, ну, вы и мужлан, право! Что за уланские выходки! – создавалось впечатление, что сейчас самое важное из произошедшего – это её испорченная шляпка. – Вы всё помяли! Солдафон.
– Мария! Посмотри на меня! – граф был почти груб. – Ты хоть понимаешь, что вот сейчас мы подъедем к моему дому, я выйду, и снова не буду знать, что ты себе придумаешь после! На что обидишься или разозлишься? Позовёшь или не пустишь? Увижу я тебя или нет, а если да, то через сколько сотен лет!
– Да, граф, уж скорей бы мы приехали! – баронесса судорожно пыталась восстановить порядок на голове, но только оторвала ленту, безвольно опустила руки, а после и вовсе сняла теперь уж совсем разорённый головной убор.
– Замуж за меня пойдёшь? – устало спросил граф, разглядывая обивку кареты. – Я хоть буду знать, что ты где-то недалеко и вот-вот найдёшься. А то сил моих больше нет! Ну что ты её мусолишь? Выбрось!
– Граф, а скажите какую-нибудь пошлость, как вы умеете? – Туреева послушно кинула шляпку на пол кареты. – Ну, например, «да куплю я тебе новую!»
Граф устало вздохнул. Тут колеса застучали по брусчатке двора и раздались оклики за окном.
– Выходи! – сказал ей граф, как непослушному ребёнку и подал руку. – Хоть обсохнешь, а потом домой поедешь. Прошу вас, баронесса!
Они увидели, как на первом этаже загорелись светом окна, навстречу им распахнулись двери, везде ощущалось какое-то движение и суета. Графа не ждали, но были ему очень рады.
– Ах ты, господи! – дворецкий был при полном параде, но со слегка заспанными глазами, видимо, дремал на посту. – Ваше сиятельство! На ночь глядя, а домой! Вот радость! Наконец-то. А мы уж заждались. Добро пожаловать! Сударыня! Проходите, проходите! Изволите чего, барин?
– Да промёрзли мы до костей, голубчик! – граф скинул плащ на руки подошедшему лакею. – Может быть, пунш велишь соорудить? Или нет. Лучше грогу!
– Да куда ж грогу-то… Ром ведь, чай не матросы. Дама всё-таки в доме! – дворецкий потупил взор. – А я велю вина подогреть! Самое оно будет!
– Ну, распоряжайся, голубчик, тебе виднее. Прошу вас, баронесса.
Они поднялись во второй этаж. Туреева на ходу сняла перчатки и стала потирать озябшие руки.
– Ваши слуги как будто смущены моим посещением, граф? – она оглянулась на Корделаки. – В прошлый визит я этого не заметила. Хотя я и не видела почти никого из них в тот раз. Как это странно.
– И в этот раз вряд ли увидите, – граф сделал приглашающий жест. – Располагайтесь! Вы, баронесса, первая женщина, переступившая этот порог за много лет. И не зная, как вести себя с вами, дворецкий велел никому не покидать нижнего этажа во время вашего пребывания тут, я у него после спрашивал. Они явятся только на звонок вызова.
– Вы шутите, граф? – Туреева всё ещё ёжилась от холода влажной одежды.
– Нисколько, – Корделаки улыбнулся гостье. – И в доказательство того, мне придётся разводить огонь в камине самому.
Граф колдовал с дровами и кочергой, усилия его быстро увенчались успехом и, присев на корточки, он стал наблюдать за языками пламени, скользящими по сухим поленьям и выжимающими из них слёзы смолы. Слышно было лишь лёгкое потрескивание, а шагов по ковру он вовсе не заметил. Рука баронессы опустилась ему на волосы и, скользнув холодной змеёй, забралась по шее за воротник.
