Меня поджимало время. Поэтому, не задерживаясь долго, я набрал воздуха и бросился в указанный мне вход. Подхваченный силовыми потоками тоннеля, я, словно в безвоздушном пространстве, стремительно полетел вперед и вскоре оказался перед не очень большим квадратным окном ярко-желтого света, через которое просматривалось лежащее впереди какое-то сильно искаженное и искривленное пространство. Это было что-то объемное и большое, потому что вдоль его сторон шли тоннели, размером чуть меньше входного. Ориентируясь по перстню, я стал медленно их обходить, предварительно надев темные очки и приготовив сумку-ловушку, сшитую монахами из специальным образом приготовленной холщовой ткани. Эта ткань была соткана из льна, который собирался по утрам на новолуние. Затем он вымачивался три дня в утренней росе, обрабатывался и целую неделю проходил сушку в специально намоленной часовне. Только после этого из него делалась ткань. Сотканная крестообразно вручную, она расстилалась перед иконами, и братия читала на ней свои молитвы в течение месяца. После этого ткань выносилась для отбеливания на солнце в монастырском дворе. Через неделю из нее шили различные по величине сумки и полотенца, которые вешались под образами и после освящения применялись по назначению, в том числе и для лечения от различных недугов.
Мне навстречу стали попадаться всякие амебы, одноглазые чудовища с разинутыми ртами и без них. Все это плавало в каком-то тумане, который то был плотным до невыносимости, то очень редким и тягучим. Двигаться приходилось осторожно, так как сила этого нечто была достаточно мощной. Я это уже прочувствовал на себе. Кроме того, неизвестно с кем здесь придется встретиться, и чем эта встреча закончится − никто не знает. Вон слева ползет какая-то гадость, не похожая ни на что, а справа движется что-то белесое и вечно подпрыгивающее, словно мячик наоборот. Осторожно осматриваясь, я пробирался все дальше и дальше. И по мере моего удаления от входа начинала кружиться голова и стучало в висках. И здесь все решало время. Чем быстрее я найду это, тем лучше будет для всех. Так по следу я потихоньку подбирался к своему объекту. Нырнув в одно из ответвлений, обвитых какой-то растительностью, я увидел, что перстень засветился ровным ярким светом. Значит, то, что я ищу, находится здесь. Я стал внимательно осматривать пространство вокруг себя и вскоре заметил невдалеке проблески света. Я даже не успел приблизиться к этому месту, как из него выскочил огненный шар и своим разрядом ударил меня в грудь. От удара я упал, и шар, проскочив буквально в сантиметре от моего лица, снова забился в свой угол. С трудом поднявшись на ноги, я ощупал себя, но больших повреждений не нашел. Болела голова, да на груди, где висел мой талисман, было обожженное пятно. Именно талисман спас меня, приняв весь разряд на себя.
Сделав восстановительные упражнения и приведя себя в порядок, я снова двинулся вперед. Вскоре я вышел на небольшое пространство, на стене которого висело какое-то окно. Подойдя к нему, я увидел, что это одно из последних зеркал янтарного кабинета. Значит, мой противник где-то здесь. И действительно, я вскоре увидел его. Только он не представлял собой единого целого. Потеряв свою энергию, он разделился на мелкие шарики, которые рассыпались по янтарным панелям, забив все щели. Достать их оттуда было практически невозможно. Мне не оставалось ничего, как окропить это место святой водой и запечатать его крестным знамением. Однако это не давало гарантии, что энергетика этого существа не будет восстановлена. Так как время поджимало меня, я развернулся и пошел в сторону выхода. Я успел вовремя, так как свеча почти догорела и вот-вот могла погаснуть совсем.
Закрыв окно входа, я выскочил из янтарной комнаты и, приведя себя в порядок, направился в кабинет на встречу с императором. Подойдя к тяжелой дубовой двери и переведя дыхание, я трижды постучал и, приоткрыв дверь, заглянул вовнутрь. Освещенный настольной лампой царь оторвался от письменного стола и, держа ручку в правой руке, вопросительно посмотрел на дверь. Александра Федоровна, приподняв в своих руках шитье, испуганно сощурила глаза и своим телом как бы пыталась прикрыть детей, сидевших с ней рядом и испуганно жавшихся друг к другу.
– Разрешите войти, Ваше Императорское Величество, − произнес я, открывая дверь и замирая на пороге так, чтобы слабый свет настольной лампы мог осветить меня.
Прищурившись, император несколько секунд пристально всматривался в меня, потом его лицо прояснилось, и он, привстав с кресла, глухим голосом произнес:
– Прошу вас.
Медленными шагами я приблизился к нему и, щелкнув каблуками, представился. Затем, повернувшись к императрице и детям, отвесил им поклон. Когда я поднимал голову, из-за спины царицы вынырнули веселые глаза Анастасии, которая узнала меня, вскочила со стула и, дурачась, сделала мне книксен.
– Слава Богу, Владимир, − произнес император, выходя из-за стола и направляясь ко мне. – Наконец-то вы добрались сюда. Кстати, я теперь не император, а гражданин Романов, так приказано величать меня и охране, и этим всем политикам, которые начинают делить Россию, как пирог, не думая о последствиях. Были тут многие и этот «гений» Керенский, который метит в вожди и сам примеривает царские регалии на себя. Бедная наша страна, бедный наш народ, какие испытания грозят тебе, ведает один лишь только Бог. Я чувствую, что это начало чего-то большого и страшного, которое постепенно, как черная туча надвигается на Святую Русь. Я и моя семья готовы ко всем испытаниям, которые уготовила нам судьба, только бы Россия продолжала жить и двигаться вперед. Правда, дорогая? − обратился он к подошедшей жене.
– Да, дорогой, − ответила Александра Федоровна, протягивая мне для приветствия свою руку, которую я поднес к своим губам. − Как ваше самочувствие? Как дорога? Все ли удалось вам? − забросала меня вопросами императрица.
– А как вы пробрались сюда? − поддержал ее император. – Под страхом смерти вход бывшей прислуге и посторонним посетителям для общения с нами запрещен.
– Для человека, который верен царю и Отечеству, нет никаких преград, − ответил я. − Для меня, Ваше Императорское Величество, Вы были, есть и будете моим государем, и ничто не заставит меня изменить Вам и моим идеалам.
Чувствительный Николай II от моих слов часто заморгал глазами и осипшим голосом произнес:
– На другое я и не рассчитывал. Именно служба Отечеству − это наше призвание, и от усердной службы Отечество только процветает и благоденствует. Если бы все понимали это! К сожалению, русскую душу смущают всякими новыми словами, используя все, чтобы привести страну к краху и подорвать основу основ нашего существования − «Веру, Царя и Отечество».
– Алекс, дорогая, − обратился он к жене, − позволь нам с юношей обсудить некоторые мужские вопросы, а потом мы присоединимся к вам.
– Хорошо, хорошо Ники, − произнесла императрица и удалилась к детям, которые во время нашего разговора занялись своими детскими делами.
Одна только Анастасия, одетая в белое платье с рюшами, лукаво посматривала в мою сторону, периодически отрываясь от шитья, которое передала ей мать. Пока царь провожал жену взглядом, я украдкой всмотрелся в него. Лицо его осунулось и приобрело печальное выражение. Он как бы увял и поник от той тяжести проблем и тех испытаний, которые ему уже пришлось перенести. Его постоянно терзали мысли о будущем страны и империи, предательстве со стороны родных и близких, и тех политиков и чиновников, которые раньше сутками сидели в приемной, добиваясь его расположения.
