Я молча продолжал стоять, внимательно слушая его монолог, который как бы вырывался в виде слов из его изболевшейся души и приобретал очертания реальных вещей, которые стояли перед ним, и он ощущал их не только морально, но и физически. Затянувшись новой порцией дыма от папиросы, он медленно продолжил.
– Затем я взял свиток и замер, ощущая непонятную тяжесть от этого казалось бы, легкого предмета. Но эта тяжесть не была физической, хотя она и давала о себе знать, эта тяжесть была какой-то другой, и даже не тяжесть неизвестного, а тяжесть, я бы сказал, ответственности, о которой говорил в своем письме отец. Вы ведь, очевидно, слышали о предсказании Великого святого земли русской Преподобного Серафима Саровского по поводу нашей династии – династии Романовых? Я ознакомился с ним, и хотя оно вызвало у меня тревогу, я никому об этом ничего не сказал. Мы отслужили благодарственный молебен ему, и я надеялся, что с Божьей помощью все образуется. И если это было известно по слухам определенному кругу людей во дворце, то это новое послание как бы выплыло из далекого прошлого и требовало меня все сильнее и сильнее. В конце концов решившись, я взломал печати и развернул свиток. Передо мною оказался текст, написанный уже поблекшими чернилами, гусиным пером, на старославянском языке. Прочитав его, я медленно опустился в кресло и почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица, которое покрывалось каплями пота, а руки и ноги похолодели. Несколько минут я просидел в оцепенении, не в состоянии шевельнуться, и только сердце гулко билось в груди так, словно я бежал целый день от своры диких собак. Я понял то, о чем предупреждал меня отец, очевидно, знавший эту страшную тайну уже давно. Теперь мне понятно стало и его отношение ко мне и поведение маман, когда она бросала тревожные взгляды на меня в моем, теперь таком далеком детстве.
Он опять замолчал, уставившись в окно, за которым плыла огромная луна, местами приобретавшая багровый оттенок и пробивавшаяся внутрь комнаты своим светом, покрывая то пространство, где находился царь, тонкой багряно-лунной дорожкой, озаряя сидевшую в углу Алекс с детьми, в страхе прижавшимися друг к другу. Не выдержав этой внезапно открывшейся картины, я подошел к окну и резко задернул штору. Царь вздрогнул и недоуменно посмотрел на меня.
– Вдруг нас увидят с улицы часовые и прибегут сюда, − пояснил я в ответ на его недоуменное выражение лица.
Он кивнул головой и медленно затушил папиросу. Я ждал, когда Николай II заговорит, но он молчал, затем неспеша опустился в кресло и стал постукивать провой рукой по крышке письменного стола, продолжая мыслями оставаться где-то далеко, в том времени, о котором он только что говорил. Я сделал еще один шаг к столу, пытаясь поймать его задумчивый взгляд, когда он вдруг, словно очнувшись, поднял голову и посмотрел на меня. Затем медленно произнес:
– Вот такие дела…
Заинтригованный его рассказом, я ждал продолжения, меня интересовало то, что же все-таки было в этом свитке. Не то, чтобы я ничего не знал. Определенные сведения, поступавшие по нашим каналам, имелись, но я хотел услышать их подтверждение из первых уст. И поэтому мысленно, ненавязчиво подталкивал государя к самому главному − раскрытию смысла сообщений, имевшихся в рукописи. Но он умело обходил этот вопрос, косвенно подходя к этой главной теме, и сразу замыкался, боясь произнести вслух эту тайну, которая теперь, как никогда, терзала его.
– Что же случилось дальше? − спросил я его, пытаясь подтолкнуть к продолжению монолога.
– А ничего. Я прочитал свиток и спрятал его на старое место. Писать письмо моим потомкам и передавать рукопись не имело никакого смысла. Я решил, что это навсегда останется со мною. Позже, согласно завещанию, мы с семьей выехали в Гатчину, и я вновь вынул свиток, кратко, опуская многое, пересказал его Алис и детям. Теперь этот ларец находится в нашем багаже. И вы отвечаете за его сохранность.
Недоуменно посмотрев на него, я осторожно спросил:
– Что же было там такого, что заставило вас принять подобное решение?
– Много чего, − ответил государь. − Зная вас как способного молодого человека, преданного делу, одно могу сказать. Если первое сообщение нашего батюшки Серафима Саровского касалось династии Романовых в целом, то второе предсказание касается моей семьи и будущего нашей многострадальной России.
«В чем же тут различие?», − подумал я про себя. Ведь судьба династии Романовых так тесно переплетена с судьбой страны, что разорвать эти связи достаточно тяжело. Учитывая ситуацию, которая сложилась, вполне очевидно, что государь поступил так, отрекшись от престола, на основании каких-то очень важных обстоятельств, о которых знал только он. И пока он жив, хотя уже не в качестве государя такой огромной державы, он все равно олицетворяет ее, ее прошлое, которое хоть и не всегда было безоблачным, но, тем не менее, и сегодня вдохновляет нас на защиту Отечества. И наш долг охранять его и выполнять все его приказы беспрекословно, без тени сомнения, ибо он, так же как и его предшественники, не только традиция, но и соль земли русской, вокруг которой формировался и формируется наш характер, наши идеалы и все то, что связано с Родиной на протяжении многих столетий. И разорвать этот круг невозможно. Правда, и эта связь может порваться, но только в одном случае, о котором я даже не хотел и думать.
– Очевидно, − начал я осторожно, − на основании имеющихся сведений Вы и приняли решение об отречении от престола, сделав это также и за наследника?
– По большому счету, это так, − задумчиво ответил Николай, − и кроме того я посчитал, что это будет лучше для страны, для моего народа.
– И что же дальше? − спросил я. − Что же ждет нас в этом близком и таком далеком будущем?
– Что нас ждет? − вопросом на вопрос ответил он. – Если бы я знал! А то, что я знаю, я бы не хотел, чтобы оно сбылось. Во всяком случае, ничего хорошего, хотя я надеюсь на лучшее. Будет великая смута, которая уже началась, будет попытка поставить все с ног на голову, забудут Бога, перекрутят и попытаются затоптать наши традиции, нашу веру. Много еще чего будет. Все это так туманно изложено в том свитке, − проговорился он и, осекшись, посмотрел внимательно на меня. − А для моей семьи судьбоносным будет 1918 год. Ваша задача сохранить все это, ведь это ваша прямая обязанность, не так ли? − почти утвердительно закончил он, пристально глядя на меня.
«Откуда он знает? − мелькнуло у меня в голове. Хотя, очевидно, как глава государства он был посвящен в некоторые моменты нашей деятельности».
– Это обязанность каждого человека, патриота своей страны. Только верность долгу, традициям и патриотизм сохраняют и двигают вперед нацию, − ответил я.
– Похвально, − сказал царь. – Теперь вам понадобится большое мужество и умение, чтобы претворить все это на практике.
– Неужели все так плохо? − спросил я, уловив тревожные ноты в его голосе, при абсолютно спокойном выражении лица. − Неужели никакого просвета впереди? И то, что сделано народом, страной, государством, династией будет выброшено на свалку, забыто, растоптано, заплевано и унижено?
