– Да, я сей момент, − и он, нахлобучив шапку на голову, быстро пошел к выходу.
Расплатившись и выждав оговоренное время, я тоже двинулся к выходу, надев шинель и подняв воротник так, чтобы он закрывал часть лица. Столик моих «старых знакомых» я миновал благополучно, но когда подошел к входной двери, она неожиданно открылась и яркий солнечный свет ворвался в чайхану, что вызвало соответствующую реакцию посетителей. Все обернулись к вновь входящим, и я, пропуская их, вынужден был развернуться. Этого оказалось достаточно, чтобы меня узнали. Сначала на лице одноглазого возникло удивление, затем по мере узнавания его глаз стал наливаться кровью и ненавистью. Не дожидаясь его дальнейшей реакции, я выскочил во двор. К счастью Федор, был наготове, и я еще не успел сесть в коляску, как он, гикнув, хлопнул кнутом, и лошади галопом с места рванули вперед, чуть не опрокинув встречный тарантас. Меня кинуло на сиденье и, обернувшись, я увидел, как вся компания моих «старинных приятелей» буквально вылетелала из чайханы и заметалась по двору, что-то крича мне вслед.
Выскочив на основную дорогу, мы сбавили скорость. Дорога шла под уклон, и поэтому Федору приходилось сдерживать лошадей, особенно на крутых поворотах, когда не видно, кто может вынырнуть тебе навстречу. Преодолевая очередной поворот, мы вдруг услышали наверху какой-то грохот. Инстинктивно подняв головы, мы замерли от удивления. На нас, подпрыгивая и разваливаясь, неслась старая арба, пущенная кем-то сверху и нацеленная на самое опасное место, которое мы должны были проезжать. Федор,мгновенно среагировав, мощным рывком натянул вожжи, и лошадь, заржав от боли и несущегося грохота, встала на дыбы. Арба, подпрыгнув и ударившись об защитную каменную стенку, развалилась на куски и с грохотом мимо нас умчалась в пропасть. За ней пронеслось несколько камней, которые врезались в защитную стенку и остались за ней. К счастью, дорога не пострадала, и Федор как можно быстрее постарался проскочить это место. Дальше мы ехали молча, переживая это происшествие и думая каждый о своем.
Крымская столица
Приближение к Симферополю ознаменовалось более оживленным движением автомобилей. Солнце уже поднялось во весь свой громадный рост и стало припекать более интенсивно. Поблуждав по проулкам, едва разминаясь со встречным транспортом, мы наконец выехали на привокзальную площадь. Здесь наблюдалось усиленное движение в связи с военными действиями, стершими грань между пассажирским и товарным вокзалом. Все шло так, как получалось, поэтому все смешалось: и отдыхающие, и солдаты, и грузы, которые на гужевом и автомобильном транспорте доставлялись с привокзальной площади по назначению. Оставив на стоянке Федора с экипажем и разрешив ему погулять немного, я направился в комендатуру, чтобы выяснить положение дел с составом, в котором должен был приехать мой груз. По мере моего приближения к зданию вокзала навстречу мне стали попадаться иностранные офицеры, которые служили всякими советниками при военных миссиях союзников, а проще говоря, были наблюдателями за теми событиями, которые происходили в стране, и регулярно докладывали об этом по инстанции.
Сейчас они почему-то стали мигрировать в Крым, подумал я. На солнышко, к теплу потянуло их, нет, чтобы сидеть на фронте и помогать, чем можно, а то как же, устали, надо отдохнуть. Вон идет, оживленно жестикулируя, группа французов, а чуть в стороне – чопорный англичанин движется размеренной походкой так, словно проглотил палку. И все в предвкушении хорошего отдыха. Проходя мимо дру друга, мы обменялись приветствиями, и я вошел в здание комендатуры. После вокзального муравейника и приглушенного шума на меня обрушился сплошной гам. Стрекотали во всю телеграфы, передающие под диктовку всякую информацию и принимающие ее; звенели и брякали полевые телефоны, по которым от барышень телефонисток кто-то что-то требовал: кто-то не понимал, а кто-то честно признавался, что он не слышит. Вбегали и выбегали посыльные и вестовые, принося всякие приказы и распоряжения; и плюс ко всему, дым стоял столбом, поднимаясь клубами к расписному потолку и там оставался, придавая росписи совершенно новое качество. Найти нужного мне человека было довольно сложно, так как на посетителей никто не обращал внимания. Но мне надо было это сделать во что бы то ни стало. И я, став в сторонке, начал изучать обстановку, стараясь по едва заметным признакам выявить, кто здесь командует. Наконец я увидел за одним столом подполковника с большой окладистой бородой, который курил трубку и периодически подписывал бумаги, подаваемые ему на рассмотрение различными офицерами. Пробравшись к нему, я отрекомендовался представителем Красного Креста и изложил свою просьбу. Внимательно посмотрев на меня и на мои бумаги, он попросил сидевшего за соседним столом поручика железнодорожного ведомства посмотреть, есть ли какие сведения о запрашиваемом мною подвижном составе. Тот, покопавшись в ворохе телеграфных лент, лежащих в беспорядке на столе, нашел нужную и сообщил, что мой литерный поезд прибудет завтра в 8 утра в Симферополь. Поблагодарив офицеров за справку, я вышел из комендатуры.
Теперь мне необходимо было организовать встречу моего груза и транспортировку его в Алупку. Рассчитывать на помощь управляющего имением не приходилось, у него не было достаточного количества транспортных средств, пригодных преодолеть такое длительное расстояние. Нужно искать что-то здесь. Поразмыслив, я решил направиться в ближайший госпиталь, так как мне все равно предстояло разгрузить раненых солдат из вагона, прежде чем достать груз. Благо, далеко ехать не пришлось. Как раз прибыл состав с ранеными, и они на подводах потихоньку доставлялись на соседнюю улицу, где в доме купца Рагилова был организован госпиталь. Найдя его, я справился у санитара, где находится патронесса, и поднялся на второй этаж по широкой белокаменной лестнице мимо сновавших взад и вперед медиков и раненых. Симпатичные сестры милосердия, пролетая мимо, строили мне глазки, а некоторые просто подмигивали, приглашая к знакомству. Конечно, можно было бы и познакомиться, тем более, что очень уж миловидные были эти прелестницы в белых косынках и широких платьях с красным крестом на груди, но, увы, поджимало время. Постучав в кабинет и услышав разрешение войти, я переступил порог и оказался в светлой, залитой солнцем комнате, в которой за письменным столом сидела знакомая мне графиня Флитчер-Гаевская собственной персоной. Одетая в костюм сестры милосердия, она курила в длинном мундштуке папиросу, одновремнно вычитывая стоящую рядом санитарку.
Увидев меня, она удивленно подняла свои длинные ресницы к потолку, взмахом руки отпустила санитарку и, положив папиросу в пепельницу, медленно и томно выплыла из-за стола мне навстречу.
– Вольдемар, дорогой, какими судьбами? − заворковала она, протягивая мне руку для поцелуя.
– Засвидетельствовать вам свое почтение, мадам, со всем уважением к вашему гражданскому подвигу, − польстил я ей, целуя руку.
– Да полноте вам, − томно проговорила она, − все мы по мере сил своих и возможностей делаем для страны все, что можем, поэтому я решила организовать госпиталь для наших солдатиков, арендовала дом, в котором принимаем и лечим раненых.
– Вот я как раз к вам по этому поводу, − вступил в разговор я. − Не будете ли вы так любезны разместить у себя десятка два раненых, которые прибывают утренним поедом из Петрограда?
