Девочке хотелось лишь одного – осыпать Магдалену проклятьями и убраться подальше из душных комнат, прочь от запахов дорогого парфюма и сияния драгоценностей богачей. Подаренные дядей тяжёлые украшения давили на неё, от них она желала избавиться не меньше, чем от внимания своих узколобых поклонников. За последний год уже четверо молодых людей пытались добиться её расположения. Разумеется, все четверо были одобрены и графом Монтро.
До конца пьесы оставалось совсем немного, а этот приставучий и неприятный тип, шестнадцатилетний виконт Стивен Локхарт, представитель древнего шотландского клана, сидел позади и всё ещё настойчиво пытался объясниться в своих чувствах. Последней каплей стал его горячий шёпот о «любви и верности» в самый разгар действа, Амелия больше не могла терпеть его дыхание на своей оголённой шее. Она обернулась к Локхарту, гневно сверкнула глазами и со злостью прошипела, да так, что все соседи услышали:
– Если вы ещё хоть раз посмеете подобраться ко мне непозволительно близко, я оторву ваш наглый длинный нос и скормлю свои гончим. А теперь не мешайте смотреть пьесу!
Пожилая леди слева от них громко ахнула, прикрыв рот рукой, а Магдалена, сидящая по правую руку от девочки, и вовсе лишилась дара речи. Амелия села ровно и продолжила наблюдать за сценой; молодой виконт же, будучи оскорблённым, молча поднялся и вышел вон, неосторожно задев кого-то за плечо.
Как ослеплённый Эдип в конце пьесы Софокла, сломленный и побеждённый, Амелия покинула дворец опустошённая, разочарованная. Магдалена продолжала читать ей нотации до самого расставания в спальне, предупреждая, что девочка ещё пожалеет об отказе принять ухаживания обожавшего её виконта. Вечер окончился на отвратительной ноте, несмотря на то, как она сумела отвадить ухажёра, девочка не почувствовала себя победительницей. Как и прежде она засыпала с тоской и тяжёлым сердцем. Находившаяся у родни из клана Синклер сестрёнка Сара писала восторженные письма о жизни в Лоуленд, и с каждым новым посланием Амелия понимала, насколько сильно они отдалялись друг от друга. Сара росла и училась, Синклеры возлагали на неё большие надежды. Однажды Джеймс Гилли проговорился, что маленькую Сару пророчили в жёны младшему наследнику из знаменитого рода Дугласов. Амелия, узнав об этом тогда, обезумела и нескоро успокоилась. Ей пришлось принять тот факт, что её с сестрой пути разошлись, а о скорой встрече и речи не шло. Амелия день ото дня жила с пожирающими чувствами предательства и несправедливости. Ей казалось, будто она проживает чужую жизнь.
В очередной раз её мир пошатнулся, когда Амелия случайно застукала Магду и своего дядю под аркой в восточном коридоре замка. Они целовались, и это было бесспорно. Амелии показалось, что граф буквально хотел присосаться к молодой женщине ртом, так сильно и настойчиво он к ней прижимался. Да и благочестивая Магдалена не слишком-то сопротивлялась. Поражённая увиденным девочка просто ушла, не в силах понять, что она сама испытала в тот момент. Набожная и строгая Магда оказалась не такой уж строгой, однако Амелия решила хранить их маленький секрет и никому не рассказывать о поцелуе в полутьме коридора.
Она не любила сверстников. Старалась сторониться их, никогда не заговаривала первой. Молодые люди, все, как один, казались ей узколобыми и старомодными, с этой их зацикленностью на париках и беседах о политике и восхвалении королевской семьи. Магдалена не могла не заметить поведение воспитанницы, и она всерьёз была обеспокоена тем вниманием, которое оказывал девочке сын лорда Стерлинга.
– Мне он не нравится, – жаловалась она порой графу Монтро наедине. – Их переписка совершенно неприемлема. Чего он хочет от неё? Дружбы? Связей? Средств, в которых отец его ограничивает?
– Мы и так много лет дружны с Эндрю. Его сын кажется странноватым, согласен, но я не вижу в их дружбе ничего дурного, – отвечал Джеймс Гилли.
Няня пыталась возражать, но граф настаивал: пока эти отношения доставляют Амелии радость, он ничего не станет предпринимать. Магда с презрением относилась к молодому лорду, его фантазиям о морских путешествиях, а в особенности к его холостяцким замашкам. Он уже был взрослым самодостаточным мужчиной и, несмотря на это, продолжал отвечать на частые письма четырнадцатилетней девчонки. Магдалена, как могла, нагружала Амелию новыми знаниями, книгами, знакомствами, дабы отвлечь её от этой подозрительной, выходящей за рамки приличия дружбы, но всё было без толку.
Письма продолжали приходить целый год, и девочке удавалось узнать, если нянька прятала их или не доставляла вовремя.
А однажды, решившись на откровенный разговор, Магдалена упомянула о Томасе не в самом положительном контексте, и случился неминуемый скандал. Амелия поклялась, что проклянёт няню до седьмого колена, если та будет продолжать нелестно отзываться о Томасе Стерлинге.
– Если бы он хоть раз упомянул, что хочет жениться на тебе, я бы и слова не сказала! – крикнула тогда Магда на всю столовую, так, что замершая на парадной лестнице Амелия услышала. – Если б он был настоящим мужчиной, таким же, как все, он бы просил твоей руки, маленькая глупая amadan!
Магдалена обожала ругаться исключительно на гэльском, считая, что так её не услышат ни Диавол, ни Господь, и «да не вовлечёт она себя во грех».
Амелия тогда промолчала о «греховном» поцелуе няни и графа, который ей довелось наблюдать, хоть ей и хотелось бросить это Магдалене в лицо. Девочка только долго и громко смеялась, а после ходила по замку совершенно расстроенная. Из головы всё никак не шли слова няньки. Если бы Томас Стерлинг предложил ей выйти за него? Что тогда? Конец непринуждённым разговорам о жизни, о мечтаниях, о прошлом и будущем, о пещерах на берегу океана и о путешествиях за Атлантику? Их обоих устраивали существующие отношения, как и дружеские письма, но в одном Магдалена была права: долго так продолжаться не могло. Когда-нибудь Томас выберет свой путь и не сможет потакать капризам своей маленькой подружки. Когда-нибудь кто-то укажет и Амелии на её место. Но об этом девочка думать не желала, просто отказывалась.
Приближался июль. И Граф Монтро объявил племяннице о долгожданном возвращении в Абердиншир. В последнем июньском письме к Томасу Амелия горячо разоткровенничалась:
«Мой милый друг! Знали бы Вы, как я счастлива вскоре увидеть Вас. Если бы не Ваши послания, не представлю, как я провела бы этот долгий год! Я не слушаю окружающих, мне всё равно, что они болтают. Няня считает, что мы с Вами не должны дружить, но, полагаю, это объяснимо её завистью. С тех пор, как у меня появился друг, она обеднела и перестала быть единственным человеком, который интересовался моей жизнью чаще, чем я сама рассказывала. Я стараюсь не винить её, но с ней довольно сложно мириться.
Дорогой Томас! Я очень рада была узнать о Ваших успехах в королевском Совете, однако всё ещё считаю, что Вы могли бы многого добиться и в Палате общин. Вам не пришлось бы столь усердно вертеться вокруг королевских морд и, надрывая спину, кланяться каждый раз, как только они появятся на горизонте.
Возможно, когда-нибудь Вы всё-таки добьётесь своего и сумеете отплыть за Атлантику. Буду молиться, чтобы я смогла разделить с Вами тот день и быть рядом!
