Его смущённая улыбка, которую он и не скрывал, позабавила её. Как часто менялось его настроение, хотелось бы и ей поспевать за буйными волнами его таинственного характера.
– На самом деле я должна поблагодарить вас за большее, – тихо произнесла она. – Если бы не вы, не стоять бы мне на этом месте сейчас.
В этот раз она была искренна в своих словах и очень надеялась, что Томас это понял. Мужчина сделал шаг к ней, и Амелия ощутила вдруг, как стремительно разлилась в её груди сладость от этой близости. Его удивительные серые глаза следили за каждым её движением. Когда Томас взял её руку и поднёс к губам, девушка успела лишь сдержать волнительный стон.
Поцелуй руки, и это всё? Она даже не ощутила тепло его дыхания сквозь плотную ткань белоснежных перчаток. Амелия смутилась из-за собственного разочарования. Разум твердил одно, а тело буквально просило о ласке, и даже прикосновение губ к её пальцам заставило её несчастное сердце забиться быстрее.
Ей нельзя было делать этого. Как часто она твердила себе, измучив до ощутимой боли, что не имела права так поступать с человеком, которому была обязана жизнью. И снова она пожелала раствориться в своей минутной слабости, для которой придумала новое оправдание. Ей просто хотелось его отблагодарить, и в этом она не лгала.
Амелия положила ладонь на плечо мужа, привстала на носочки своих туфель и прижалась губами к его сомкнутым горячим губам. Это было приятно, стать инициативной и ощущать его реакцию на то, что она делала по собственной воле. Его плечи напряглись, но когда Томас положил руки ей на талию и слегка сжал пальцами, она поняла, что поступила правильно.
Ей захотелось углубить поцелуй, почувствовать тепло его рта и прижаться грудью к мужчине, который тут же попытался крепче обнять её, и он имел на это полное право. Амелия вдруг вспомнила, как её дядя целовал Магдалену много лет назад, а она наблюдала за ними из какого-нибудь тёмного уголка. Почему бы не попробовать сделать то же? Почему нельзя притвориться, будто в её жизни всё стало настолько прекрасно? Её рука скользнула с плеча мужа выше, к его шее, к тёплой щеке, и она попыталась разомкнуть его рот губами, чтобы соединить их языки.
Но неожиданно чей-то громкий голос объявил о танцах, призывая пары собраться в зале, и Томас со вздохом отпустил её, отчего Амелия едва не захныкала. Не отводя взгляда от его лица, она лишь тихо сообщила о том, что устала, и хотела бы вернуться домой. На что он одобрительно кивнул и улыбнулся, лизнув кончиком языка свои губы. И, пока они пробирались сквозь толпу гостей и прощались с Халсторном, решившим задержаться ради партии в пикет, Томас не убирал руку с поясницы своей жены – нежный жест признания, которым он давал ей понять о своей незримой власти.
«Я никому не могу принадлежать», – возникала в её голове мысль. Но, глядя на Томаса, она стоически пыталась послать эту мысль к чёрту.
Глава 21. Бог на английской земле
После того, как Магдалена и Клодетт раздели Амелию до чулок и сорочки, она попросила их более не беспокоиться и отправляться спать. Несчастная Клодетт, последние два дня едва привыкшая к новой обстановке чужого дома (и подозрительным взглядам его хозяев), уже валилась с ног от усталости, так что Амелия предупредила её не подниматься утром рано, а вволю отоспаться.
– С вами всё будет хорошо, моя дорогая? – спросила Магдалена настороженно, едва Клодетт покинула спальню.
Взглянув на неё через большое овальное зеркало туалетного столика, девушка рассеяно кивнула. Оказавшись, наконец, в одиночестве, она погасила пару лишних свечей возле постели, оставив только канделябр на дальней тумбе. Прошлую ночь, после королевского приёма, она почти не заснула, очень долго ворочалась под большим пуховым одеялом и думала о тех вещах, о которых не стоило бы думать, поскольку она решила притвориться счастливой. Но в мыслях то и дело возникали непрошеные образы…
Герцог Камберлендский. Диомар и его треклятые тайны. Даже её отец, чей фантом ей так не хотелось отпускать.
Вернувшись за туалетный столик, Амелия взглянула на своё отражение:
бледная, как фарфоровая кукла, такая же неподвижная и холодная. О, как же она устала! Быть притворщицей, лгуньей, неверной. А ещё предательницей, падшей женщиной. От принятия собственной вины легче не становилось, на сердце лежал такой тяжкий груз, что даже теперь казалось – прыжок со скалы был не самым худшим решением в её жизни. Если бы всё получилось, она не сидела бы здесь, в этой прекрасной спальне, в доме своих новых знакомых, и не пыталась жалеть себя. Никаких оправданий, лишь небольшая толика сочувствия. Только какой в этом смысл, если ты сама знаешь, что виновата?
Она действовала механически. После королевского приёма так же интуитивно вернулась вместе с мужем домой, пожелала ему доброй ночи и удалилась в свою комнату. Не в силах заснуть, она глядела на дверь, за которой находилась его спальня и выжидала чего-то. Шороха, скрипа половицы, возможно, стука. Разумеется, он не пришёл. Разве её поцелуй благодарности мог в чём-то его убедить? Томас далеко не дурак, просто он верен себе, в отличие от неё самой, он не бросается в омут с головой, не теряет самоконтроля. Наверняка, принц уважает его именно за эти качества.
День прошёл, словно тумане, и ей не хотелось никого видеть. В одиночестве гораздо легче предаваться самобичеванию, и ей пришлось хорошенько спрятаться, чтобы не попасться на глаза хозяевам или мужу.
Амелия неторопливо расчесала волосы, собрала несколько локонов на висках в тонкие косы и сплела их сзади, на затылке. Любимая причёска её матери.
Удивительно, как она смогла запомнить такую мелкую деталь, но при этом позабыть лицо женщины, что её родила. Память оказалась странной штукой.
Её снова одолевала бессонница. Чтение тоже опротивело, и теперь Амелия сидела на краю постели, свесив ноги и глядя в узкое окно на мерцающие огни города. Как долго она просидела так, девушка и сама не поняла, но едва в дверь постучали, она мельком взглянула на напольные часы в углу спальни. Такой поздний час, а ведь она предупреждала прислугу не беспокоить её.
Стук повторился уже настойчивее. На несколько мгновений Амелия замерла, как и её сердце, затем глубоко вздохнула. Ну конечно, стоило бы сразу догадаться, что он тоже не спал! И как можно было не позволить ему войти на этот раз? То ли от волнения, то ли от страха голос у Амелии ненадолго осип, когда она бросила тихое и неуверенное «войдите».
Томас вошёл в спальню, держа в руке единственную зажжённую свечу на бронзовом подсвечнике, и закрыл за собой дверь. На жену глаза он поднял не сразу, поэтому у девушки была фора разглядеть его получше. Домашние кюлоты и белоснежная рубашка с распахнутым воротом – вот и всё, что было на нём. К тому же он оказался босой. Видимо, пришёл к ней прямиком из спальни. Амелия снова вздохнула.
– Д-доброй ночи, Томас, – произнесла она, запинаясь. – Что-то случилось?
Мужчина просто покачал головой. Его рука с подсвечником чуть приподнялась и замерла ненадолго, словно он пытался осветить комнату, осветить её, сидящую в ожидании на большой постели, чтобы рассмотреть. Затем он приблизился к столику, поставил подсвечник и протянул Амелии сложенный вдвое листочек. Когда она забирала записку из его пальцев, она ощущала, как её собственная рука почему-то дрожала. Пока Амелия вчитывалась в строки, записанные превосходным каллиграфическим почерком, Томас стоял чуть дальше, у окна, отодвигая полупрозрачную тюль и вглядываясь в ночь.
