– Пять лет назад я жила в небольшом украинском селе, которому в одночасье пришлось оказаться на перекрестке дорог войны. Мой муж, с которым мы прожили после свадьбы всего месяц, погиб на фронте. Умерли или погибли к тому времени и мои, и его родственники, так что жила я в своей хате одна-одинешенька, без родных, без надежды на то, что в ближайшем будущем в моей жизни что-нибудь переменится, как вдруг в наше село приехал цирк!
Теперь-то я понимаю, что это была просто маленькая цирковая труппа: двое взрослых мужчин, мальчик-подросток и девушка. Но для селян, уставших от войны и беспросветной жизни, это был просто цирк, понимаете? Зрелище, развлечение, праздник! Потому мои бесхитростные односельчане приняли артистов не просто с восторгом, а с некоторой долей преклонения.
– Девушкой-артисткой была Ольга?
– Она, – Катерина запнулась, подыскивая слова: оказывается, рассказывать о себе неприятные вещи человеку, чье мнение тебе небезразлично, не так уж просто…
Катерина помолчала, но рассказывать ВСЁ так и не решилась, потому что свой тогдашний порыв сегодня она оценила совсем по-другому. Как объяснить это ему, интеллигентному, благополучному, почему она пригласила к себе на ночлег совершенно незнакомого мужчину? Иными словами, просто предложила ему себя! Объяснить, что на самом деле она не такая, что устала от одиночества в четырех стенах, без человеческого общения? Но ведь она могла позвать к себе ту же Ольгу…
Чего о том жалеть? Подумаешь – горе, а раздумаешь – власть Господня. Не сделай она тогда глупого, с теперешней точки зрения, шага, так и жила бы в своей Смоленке. Нет, повернись всё с начала, опять так же поступила бы, потому что Герасим был послан ей судьбой. Он не только не осудил её тогда, не обидел ничем, а полюбил, повез на родину знакомиться с родителями. Вёз, да не довёз!
Никто не имеет право осудить её за это! Да и надо ли Астахову знать?!
– Так получилось, – сказала Катерина, – что я стала им помогать: то продавать билеты, то к выступлению одевать, то на гармошке играть…
– Вы умеете играть на гармони? – улыбнулся Николай Николаевич.
– Какое там умение? На слух мелодии подбираю… Может, из-за одного этого они меня с собой не взяли бы, но налетела Полина.
– Полина?
– Атаманша бандитская. Их тогда белые шибко побили, вот она и решила хоть на нас отыграться. Собрала на майдане сельчан и предложила желающим купить за мешок картошки поручика, которого они в бою в плен взяли. Вряд ли они бы его кому отдали, просто, видимо, хотели проверить, нет ли среди нас сочувствующих…
– Человека – за мешок картошки! Ну и дикость!
– Дикость – не дикость, а Ольга на эту уловку поддалась. Никто из товарищей остановить её не успел, как она выскочила и закричала: "Я хочу его купить!" Только потом я узнала, что хотела она этим самым крестиком за поручика расплатиться… Тогда и пришлось мне за ружье взяться, тем более что Полина моих отца и свекра до того собственноручно жизни лишила!
– Выходит, вы спасли Ольгу?
Катерина смутилась.
– Вначале я её, потом – она меня. Мужчины почему-то в тот день будто заговоренные были, не то чтобы Полины боялись, а как-то медленно на эти события реагировали…
– Это бывает, – кивнул Астахов, – синдром толпы, которую гипнотизирует кровавый диктатор… Массовые казни как раз этому способствуют…
– Вот и получилось, что в первые минуты только мы с Ольгой и вступили в бой.
– Значит, Оле… пришлось кого-то убить?
– В человека ей пришлось стрелять впервые. К счастью для меня, рука у неё не дрогнула. Но как она потом рыдала!
– Бедная девочка, – прошептал Астахов и, вспомнив что-то, оживился: – Значит, пригодились ей мои уроки стрельбы?
– Еще как пригодились!
– И учить её, Катюша, было для меня удовольствием – в ней этот талант был прям-таки от Бога… В тринадцать лет она у моих друзей-военных выиграла пари, выбив в тире десять очков из десяти!
– Догадываюсь! А как вы думаете, Николай Николаевич, с каким номером Оля выступала?
– Хотите сказать, стреляла?
– С завязанными глазами тушила выстрелами свечи, стреляла на звук… Когда мы выступали у анархистов…
– У анархистов, – эхом повторил Астахов. – Девчонка, которую причесывала горничная, обстирывала прачка… Которая валялась на софе с мигренью и плохим настроением…
– Стирать она научилась сама. Причесываться тоже. А на мигрени у неё просто не было времени.
– А что было потом?
– Потом она вышла замуж. За того самого поручика. Его звали Вадим Зацепин. Нам тогда пришлось взять его с собой – на нём от побоев бандитских живого места не было. Ничего, вылечили… Он тоже цирком увлёкся, фокусы изучил, иллюзионистом выступал. Я у него ассистенткой была.
– Скажите, Катя, а Ольга так с этим Зацепиным и живёт?
– Увы, Николай Николаевич, вместе им пожить не пришлось. Вышли мы из церкви, а по улице навстречу едет отряд белых. И среди них тот, кто Вадима близко знал и, кажется, смертельно ненавидел. Словом, дали ему время лишь с молодой женой попрощаться, да и забрали в контрразведку. Думаю, они больше не виделись, потому что впоследствии её мужем стал совсем другой человек.
– Господи! – вырвалось у Астахова, хотя он и мысленно дал себе слово больше Катерину не перебивать. – Жизнь будто отомстила Ольге за прежнюю безоблачность и безмятежность! Выходит, зря я так оберегал её от неприятностей и реалий окружающего. Только усугубил этим её трудности.
– Видимо, порода ваша оказалась крепкой и живучей – Ольга свой экзамен выдержала.
Катерина потихоньку перестала упоминать в рассказах о себе, рассудив, что Астахов интересуется только своей племянницей и её откровенность может показаться ему неуместной. Если бы она могла в эту минуту прочесть его мысли, то очень удивилась бы: Николай Николаевич жалел. Жалел о том, что скоро ему стукнет пятьдесят и раньше он жил ради Ольги, а после её исчезновения и вовсе пребывал в однотипном сне – длинная вереница больных с их вечными проблемами, а в редкие минуты "пробуждения" – занятия научными работами, исследованиями, случайные женщины, ни с одной из которых он не смог бы вот так просто сидеть и разговаривать, чувствовать её прелесть и душевную свежесть, и в то же время волноваться от одного её присутствия рядом, испытывая неистребимое желание прильнуть губами к ложбинке возле ключицы, где бьется тонкая голубая жилка. Или вынуть шпильки из её густых вьющихся волос и медленно расплетать тяжелые косы, чувствуя, как они струятся между пальцами…
– А вы? – спросил он её, с сожалением рассказывающую, что Ольга, очевидно, не очень счастлива – это были слова её мужа.
– Что – я? – опешила Катерина.
– Вы счастливы?
– Я… ну, у меня любимая работа, сын пяти лет… любящий муж.
