– Янек, – она посмотрела на него своими большими глазами, в которых плескалось отчаяние, и перевела взгляд на профессора. – Здравствуйте… Я выскочила на минутку, предупредить, чтобы меня не ждали. Моя мама… Она заболела, я не могу её оставить.
– Что с вашей мамой? – мягко спросил Подорожанский.
– Не знаю, – даже в неверном свете уличного фонаря было видно, как покраснела Татьяна; она вообще легко краснела и оттого смущалась ещё больше. – На первый взгляд у неё все здоровое: печень, сердце, почки, но она слабеет день ото дня, а я ничего не понимаю в медицине…
Ян, обычно спокойный и легко забывающий огорчения, от волнения девушки и сам разволновался. Он взял её за руку:
– Не стесняйтесь, Танюша, мы ведь не случайные прохожие, а профессор Подорожанский – светило советской медицины.
– Правда? – Татьяна обратила сияющие глаза на Алексея Алексеевича, но тут же спохватились: – Вы ведь собрались на праздник, а тут я со своими бедами…
– А у нас есть свободных минут пятнадцать, – обратился профессор к Яну, как будто тот, а не он, был старшим.
– Конечно, Алексей Алексеевич, если мы и ненамного опоздаем, нам всё равно будут рады!
В небольшой комнате на застеленной кровати лежала женщина в темно-зеленом шерстяном платье с наброшенной на ноги изрядно потертой беличьей шубкой. На её бледном как мел лице выделялись такие же большие, как у Татьяны, глаза, только не серо-голубые, а скорее, серо-зеленые. Пряди красивых русых волос, уложенные, очевидно, прежде в безукоризненную прическу, теперь в беспорядке падали на мраморный лоб.
Она напоминала утонченный изысканный цветок с надломленным стеблем, и выглядела скорее старшей сестрой Татьяны, чем её матерью.
– Господа, вы ко мне? – прошептала она и сделала попытку подняться. – Неудобно, я так некстати расхворалась…
– Лежите, лежите, – Подорожанский привычным жестом взял её за запястье и, вытащив из жилетного кармана часы, принялся считать пульс.
– А вы – кто? – спросила его мать Татьяны.
– Врач.
– Но у меня ничего не болит. Просто временами кружится голова…
– И в обмороки падаешь! – всхлипнула Татьяна.
– Танюша, зачем ты об этом говоришь? Обычная женская слабость!
– Извините, сударыни, – проговорил Подорожанский, – мне нужно сказать два слова наедине моему молодому другу.
Они вышли в общий коридор, странно пустой для коммунальной квартиры и этого времени суток.
– Ян, одна нога здесь, другая там, лети ко мне домой! Захвати мой докторский чемоданчик и скажи Егоровне, пусть нальёт в банку горячего бульону, да пирогов завернёт. Проследи, чтоб укутала потеплее…
– Алексей Алексеевич, – высказал удивление Ян. – Впервые вы меня к больной близко не подпустили! Разве моя помощь вам больше не нужна?!
– Твоя помощь нужна тысячам других больных, – потрепал его по плечу профессор, – а здесь… У Танечкиной мамы типичное истощение, отсюда и голодные обмороки. Её кормить надо, батенька!
Виринея Егоровна просьбе Подорожанского не удивилась, быстро приготовила всё необходимое и вручила Яну. Он в который раз мысленно отметил расторопность и сообразительность старушки.
Когда он, запыхавшись, вощёл в комнату Филатовых, профессор о чём-то оживленно беседовал с матерью Татьяны. Вернее, Подорожанский рассказывал что-то весёлое, а женщина с улыбкой кивала. Сама Таня сидела на стуле, так и не сняв пальто. Профессор поднялся навстречу Яну, забрал всё, что тот принёс, и скомандовал:
– Живо бери Татьяну, и через минуту чтобы вас здесь не было!
– Но я не могу оставить маму одну, – запротестовала девушка.
– То есть как это "одну"? – нахмурил брови Подорожанский. – Вы меня за человека не считаете? Или моего профессорского звания недостаточно для того, чтобы посидеть у кровати Александры Павловны?!
Татьяна опять покраснела.
– Я не то хотела сказать. Просто я подумала, что вы не обязаны…
– Не волнуйся, Танечка, – улыбнулась старшая Филатова. – Алексей Алексеевич любезно согласился побыть возле меня. Думаю, мы можем ему довериться…
– Поплавский, я вами недоволен, – проговорил Подорожанский. – Раньше вы были куда расторопнее… Ну посуди сам: студенческая свадьба! Что будет делать среди молодежи такой старый мухомор, как я? А с Александрой Павловной нам найдётся, о чем поговорить. Так что идите и рано не возвращайтесь!
Молодые люди покорно пошли прочь, а у порога Татьяна замешкалась и выпалила профессору:
– А вы вовсе и не старый!
Подорожанский с Александрой Павловной засмеялись.
По улице они шли рядом, но брать Таню под руку Ян не решался, а осмеливался только в редкие минуты поддерживать её под локоть, если она спотыкалась или могла оступиться.
Непонятная робость овладела им. С девушками, встречавшимися ему прежде, Ян вёл себя не в пример смелее. Не то чтобы был развязан или чересчур настойчив, а просто чувствовал себя в своей тарелке: ко времени находил нужное слово, мог удачно пошутить или что-нибудь кстати рассказать, а к Татьяне боялся прикоснуться, и вообще его язык точно примерзал к небу.
Татьяна сама невольно пришла к нему на помощь, потому что он уже несколько минут тщетно пытался придумать, о чём завести с нею разговор.
– Как вы думаете, Янек, профессор действительно установил мамину болезнь, или он меня успокаивал, найдя у неё что-то очень серьёзное?
– Нет, Алексей Алексеевич вас не обманул, да и вы же сами сказали, Танечка, что у вашей мамы внутренние органы здоровы.
– Потому что я так вижу, – опять смутилась девушка, – но ведь может быть, что моё внутреннее зрение отчего-то искажается! У мамы вроде всё здоровое, а свечение вокруг тела слабое, колеблющееся. Выходит, она нездорова, а в чём дело, я понять не могу.
Ян вздрогнул. Девушка совершенно спокойно говорила, что видит не только то, что у человека внутри, но и какое-то свечение вокруг него! А если у неё не в порядке с головой? Он сосредоточился, но никаких отклонений в ней не почувствовал. Вообще, он раньше считал: то, что может он сам, не могут другие. Ян так и жил с чувством непохожести на других и оттого испытывал некоторое превосходство над простыми смертными. Татьяна же, наоборот, была непохожа на других, а жила так, будто все вокруг этими способностями обладали. Какое такое свечение вокруг тела? Можно подумать, это – само собой разумеющееся!
– Таня, – спросил он осторожно, – то, что вы называете свечением, есть вокруг каждого человека?
– Конечно! – девушка даже остановилась, удивлённая его непонятливостью. – Вокруг вас, например, оно зеленоватое.
– И вы всегда это видели?
– Не всегда, – задумчиво проговорила девушка, – только после того, как я стала вглядываться. А потом я к этому так быстро привыкла, что временами мне кажется, что такое видят все люди… Я не знаю, как правильно оно называется? Может, ореол? Или нимб? Знаете, как у святых на иконах.
