– А что ты хотел сказать насчёт Рады?
– Ничего, кроме того, что придётся брать её с собой.
Наташа вошла и осторожно прилегла рядом с Адонисом. Ей захотелось увидеть его пробуждение. Вот он зашевелился и растерянно протянул руку – он не заметил, как перевернулся на другой бок, и Наташа оказалась за его спиной. Он моментально это сообразил, схватил её и уложил себе на грудь.
– Слушай, что я тебе расскажу: мне приснился сон!
Он сказал это так торжественно, что Наташа прыснула.
– Не смейся. Раньше мне никогда не снились сны. А тут приснилась ты, черешня.
– Почему ты называешь меня черешней?
– Потому, что мне не нравится идиотское имя – Пансема! По-моему, верховному просто изменило чувство вкуса. Или книга имен у него на столе чересчур толстая…
– Тогда почему ты не зовёшь меня Наташей?
Он поморщился.
– Не обижайся, черешня, но я терпеть не могу это имя! – он дернул кадыком, будто проглотил наконец нечто трудно проглатываемое. – В одном богатом доме – неважно, в каком! – некая горничная Наташка отравила насмерть своих хозяев: мужа и жену. Этой девке показалось, что они её несправедливо обидели!
– А имя Ольга тебе нравится?
– Оля… Оленька… Олюшка… Это пойдёт! Хорошо, пусть будет не черешня, а Ольга.
– Для меня, между прочим, Адонис тоже как-то фальшиво звучит! Будто я мифы древней Греции читаю. Давай, мы и тебе другое имя подберём?
По его лицу опять пробежала тень.
– Давай, но не сегодня! На сегодня мне впечатлений достаточно!.. Ты тревожишь меня своими разговорами! Я много лет прожил без раздумий, неприятных воспоминаний и, заметь, без сновидений!
– Тогда скажи верховному, чтобы он прислал кого-нибудь другого вместо тебя!
– Ты этого действительно хочешь? – спросил он, глядя ей в глаза и до боли крепко прижимая к себе.
– Хочу! – ответила она дерзким взглядом. – Нет ничего хуже, чем быть в тягость!
Он больно сжал её грудь, бесстыдно скользя по телу руками безо всякого намека на нежность. У Ольги давно не было никакой одежды. На встречу с Алькой она ходила, найдя в стенном шкафу Адониса какой-то халат. Теперь, обнаженная, она чувствовала себя абсолютно беспомощной перед его грубостью, боясь, что сейчас он опять утопит её в своей нежности, и она все ему простит. Но на этот раз Адонис её не услышал.
– Думаешь, кто-то умеет делать это лучше меня? – он грубо развернул её спиной к себе, согнув в талии.
Наташа притворилась испуганной и обессиленной, чем обманула его. Адонис на миг ослабил хватку, и этого мгновения хватило ей, чтобы вырваться и побежать прочь. Он догнал её у самой двери, протянул руку, под которую она, почти не останавливаясь, поднырнула и дернула её на себя, подставив бедро. Адонис упал на пол. Ай да Аренский! Вот где пригодились его уроки!
Впрочем, Адонис упал мягко, как кошка, но, не поднимаясь, прильнул губами к её босым ногам.
– Прости, княгиня Ольга! Недостойный раб никогда больше не посмеет быть грубым с владычицей своего сердца!
Он поднял на неё покаянные глаза.
– Позволь загладить вину!
– Позволяю! – она милостиво убрала другую ногу, которой наступала на его спину.
Адонис метнулся в дальний угол комнаты и из ниши в стене достал узорную самоцветную шкатулку.
Ольга открыла её, и оттуда на неё полыхнул огонь драгоценных камней.
– Нет-нет, – он убрал её руку, которой она потянулась к жемчужному ожерелью. – Я сам!
Драгоценностей было много: ручные и ножные браслеты, перстни, диадемы, пояса – всё это не спеша Адонис стал надевать на обнаженную Наташу.
У большого, во всю стену, зеркала он поставил её, расположив по бокам два серебряных подсвечника. Странное это было зрелище. Странное и завораживающее. Женщина-драгоценность! Адонис подошел к ней, стал на колени и прижался лицом к её животу. Наташа уже знала, что за этим последует…
Глава четырнадцатая
Подмораживало. С неба сыпалась снежная крупа, которая вместе с северным ветром ощутимо секла по лицу, на мерзлых булыжниках мостовой скользили ноги. Серый день, серый воздух, серые фигуры прохожих – всё вокруг навевало какую-то глубинную тоску и, чтобы окончательно не раскиснуть, Катерина упрямо вглядывалась в остававшиеся кое-где номера домов, разыскивая заветный двадцать первый.
В подъезде освещения не было, так что ей пришлось постоять, пока к темноте, слегка разрежаемой подслеповатым окошком лестничной клетки, не привыкнут глаза.
Катерина поднялась по ступенькам и дернула висящую на проволоке кисточку. За дверью звякнуло: блям-блям!
– Кто там? – послышался испуганный девичий голос.
У неё мелькнула мысль, что адрес неверный – голос никак не напоминал Ольгин, но спросила на всякий случай:
– Романовы здесь живут?
– А вы кто такая будете? – продолжал допрашивать голос с уже явно миролюбивыми нотками.
– Подруга Оль… Натальи Сергеевны.
– Минуточку! – обрадовался голос, и тут же дверь распахнулась, предварительно звякнув цепочкой, а в проеме возникло улыбающееся девичье лицо, на котором в течение нескольких мгновений легко читались все оттенки чувств от радости до полного разочарования. – Ой, а я вас не знаю!
–Ты давно здесь живешь? – строго спросила Катерина.
– Больше двух лет!
– Вот видишь, а мы с Натальей Сергеевной не виделись целых пять лет! – по знаку девушки Катерина вошла в прихожую и, вешая шубку на гвоздь, сказала: – Не сомневайся, она мне обрадуется!
Девушка всхлипнула.
– Боюсь, она уже ничему не обрадуется!
– Что случилось? – испугалась Катерина.
– Наталья Сергеевна, пропа-а-а-ла! – по лицу девушки покатились крупные слезы; чувствовалось, что с таким выражением чувств задержек у неё не бывает.
– Ну-ка, погоди реветь! – распорядилась Катерина, расшнуровывая ботинки. – Пойдём, присядем, и ты не спеша мне всё расскажешь.
Они вошли в комнату. Хорошенькая зеленоглазая девчушка лет трех, сидя на диване, деловито заворачивала куклу в старый шерстяной платок.
– Познакомимся? – предложила ребенку Катерина.
– Познакомимся, – согласилась она, слезла с дивана и подошла к гостье. – Меня зовут Оля Романова. А тебя?
– Оля, – удивленно повторила Катерина и спохватилась: – Меня – тетя Катя.
– А фамилия у тебя есть? – спросила Оля, явно кому-то подражая.
– Есть. Гапоненко. Скажи, ты случайно не любишь шоколад?
– Люблю. Только раньше мне его всегда папа приносил, а теперь его убили.
