– Очень остроумно, – сухо заметила Наташа. – Теперь я могу идти?
– Торопишься. А я мог бы рассказать, какое великолепное празднество придумал я для посвящённых и девушек Терема. Разве тебе не интересно? Ты ведь тоже будешь среди приглашённых. Вот только придётся обойтись без Адониса. Слишком уж он к тебе привязался. Осмелился даже угрожать мне расправой в случае, если с тобой что-то случится… Да-а, я его понимаю: ты – великолепная женщина, есть в некоторых женщинах нечто, чему не обучишь. Хоть и по древнеиндийским трактатам… Иди!
Он взмахнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена.
Наталья открыла дверь теперь уже своей комнаты и застыла: у стены, завернутая с руками и ногами в ковер, стояла и смотрела на неё Рада! Рот у неё был завязан шелковой косынкой, причем сбоку завязка заканчивалась кокетливым бантиком. Напротив запеленатой девушки сидел Алимгафар в принесённом откуда-то плетёном кресле-качалке и медленно раскачивался, задумчиво поглядывая на свою жертву. При виде вошедшей он ничуть не смутился, даже не приподнялся, а лишь чуть повернул голову и кивнул в знак приветствия. Если бы искры, летевшие из глаз Рады, вызывали огонь, от Алимгафара осталась бы лишь кучка пепла.
Сцена, представшая её глазам, была так нелепа и смешна, что Наташа против воли расхохоталась, вызвав очередную порцию искр из глаз юной цыганки.
– Перестань, Алька, – подавив смех, сказала Наташа. – Ей-богу, не время шутки шутить!
– Какие шутки, Оля, если она царапаться бросается. Чуть не изодрала всего! Слушать ничего не хочет, орёт, вот и пришлось связать да рот заткнуть. Пусть охолонет маненько!
– Рада, – подошла Наташа к живому свертку, – ты же не хочешь остаться в этом подземелье навек?
Девушка отрицательно покачала головой.
– Мы тебя сейчас развяжем. Обещаешь вести себя спокойно и молча выслушать то, что я скажу?
Рада согласно кивнула.
Глава двадцать третья
Катерина едва дождалась следующего утра. Всю ночь ей снились кошмары шевелились в жутких штабелях мертвецы, а сцена опознания трупа, которую она перенесла почти в полубреду, в ночном сне превратилась в фарс: мертвый незнакомец оживал, сползал со стола и, кривляясь, говорил:
– Я – твой муж! Я – твой муж!
Бедная женщина проснулась в холодном поту и выпила двойную дозу валерьянки, чтобы хоть как-то успокоиться. Ей вспомнились слова лейтенанта: "Труп вы сможете забрать завтра".
Иными словами, сегодня – за окном уже брезжил рассвет. Что делать?! Если бы отец не пришёл в седьмом часу утра, она и вовсе сошла бы с ума, пытаясь в одиночестве осмыслить случившееся.
Первенцев не стал звонить в дверь, а только осторожно постучал, но Катерина дрожащими руками уже открывала ключом замок, чтобы, плача, упасть ему на грудь.
– Папа!
Она так дрожала, судорожно обнимая его, что Аристарх Викторович всерьёз перепугался: не случилось ли чего непоправимого? Он гладил её по спине и торопясь рассказывал, как беспокойство за дочь не давало ему спать, и в конце концов он решил разбудить её, чтобы не метаться в неизвестности по квартире. Евдокия Петровна понарассказывала ему, что Катерину Остаповну забирали в ОГПУ и вернулась она сама не своя, лица не было! Отослала её, Евдокию, не согласившись на предложение последней остаться с ней и переночевать: мало ли что.
– Всё! Хватит! – решительно заявил Первенцев, отстраняя дочь от себя. – Рассказывай по порядку, а потом уж будем решать, как да что.
Он прошёл за Катериной в кухню – так получалось, что все серьёзные разговоры в последнее время они вели именно здесь.
– Сегодня, как видно, самовар мне не положен? – пошутил он.
Катерина, всплеснув руками, засуетилась, в привычном занятии сразу придя в себя, чего Первенцев и добивался. В ожидании, пока самовар закипит, она присела у стола, но не в состоянии выстроить сейчас более-менее гладкую речь, просто выпалила то, что вертелось на языке:
– Ой, папа, голова идёт кругом. В ОГПУ думают, что Дмитрия убили.
– То есть как это – думают? – не понял он.
– Меня вчера в морг возили, на опознание. Нашли труп. В мундире Дмитрия, с его документами, а я смотрю – не он, какой-то чужой человек!
– И ты сказала, что это – не он?
– В чём всё и дело – не сказала! Я подумала: зачем-то же Дмитрию понадобилось обставлять чужую смерть как свою. Может, этим он не только свой побег, а и нашу с Пашкой жизнь прикрывает?
– Так-так, – Первенцев забарабанил пальцами по столу. – Похоже, ты сделала правильно.
– Но теперь-то нам придется забрать труп.
– И…
– Похоронить под именем Дмитрия чужого человека. Понимаешь? Оформить все документы. Мне, как вдове, надеть траур и плакать на могиле… А Пашка? Что мы скажем Пашке?!
Аристарх Викторович задумался. Потом провёл ладонью по лицу, как бы снимая с него что-то липкое и заговорил:
– Никуда, Катюша, не денешься! Придётся тебе пройти через весь этот ад! Наверное, Дмитрий не заслужил, чтобы ты его вот так собой прикрывала, но попробуй сознайся во всём – и по его следу тотчас кинутся ищейки. Отыщут его и за границей! А Пашке придётся жить с клеймом сына преступника. По мне, так уж лучше и вовсе без отца… А если на кладбище плакать не сможешь, то и не надо. Вон Дусину чёрную шляпку с вуалью наденешь, да платок к глазам почаще прикладывать станешь. Обойдётся! Пашке пока ничего не говори. Мол, отец уехал надолго. Постарше станет, сообщим, что погиб…
– А как же гроб? Придется в квартире ставить?
– Покойнику, как военному, на государственной службе погибшему, гражданскую панихиду устроим и гроб в фойе театра, временно неработающего, поставим. Оттуда и на кладбище. Будет всё как у людей, не волнуйся!
– А с этим что мне делать? – Катерина подвела отца к тайнику и открыла крышку.
– Э, да тут богатства и твоим внукам хватит! – цокнул языком Первенцев и деловито решил: – Найдется, что делать. Будешь продавать потихоньку, я помогу, да и жить-поживать. Позаботился Дмитрий о вас, голодать не будете. А то, что к другой ушёл… Я смотрю, ты не шибко убиваешься, и то ладно! Во вдовах не засидишься! Вон ты у меня какая красавица, даже мои друзья-товарищи, и то заглядываются!
– Скажешь тоже!
– Будем жить, Катюша! Человек должен полнокровной жизнью жить, в будущее с надеждой смотреть и не унывать! Верь мне: всё у тебя ещё будет хорошо!
В то время, как Катерину одолевали заботы неприятного характера, Янек Поплавский с Фёдором Головиным подъезжали к Уфе. Им предстояло вести поиски убежища солнцепоклонников, по возможности не называя вещи своими именами. Будоражить власти сообщением о каких-то сектантах, о которых никто ничего не слышал, о сокровищах, наличие коих никто не может подтвердить… Слишком уж всё было похоже на сказку! Хорошо, Фёдор, как человек опытный, запасся бумагами – перед ними всегда благоговел российский чиновник. Представители новой власти в таких вопросах от своих предшественников не отличались.
