– Не знаю… У тебя ещё не пропало желание поговорить с этим парнем?
– Не пропало. Думаю, надо сделать это сразу после завтрака. А что, у тебя есть другие предложения?
– Я думаю, что мне лучше всего побыть где-нибудь поблизости.
– Подслушивать, что ли? – она даже не сразу поняла, о чём это он.
– Не говори глупости. Просто с некоторых пор на нашем судне нужно проявлять осторожность. Ведь тот, кто спихнул Машу за борт, никуда не делся, он по-прежнему среди нас.
Анастасия совсем недавно говорила о том же, но ей не пришло в голову, что это может быть опасно. Вернее, что опасность может коснуться её.
– Как, интересно, ты окажешься поблизости? Будешь за углом стоять?
– Неважно. Это моё дело.
– Спасибо тебе! – горячо поблагодарила Анастасия.
Он удивленно взглянул.
– А ты, значит, ничего подобного от меня не ожидала? Как в анекдоте: не считайте секс поводом для знакомства.
Чувствуя, что она опять мучительно краснеет, Анастасия рванулась к двери, торопясь уйти к себе. Вот ведь до чего вредный человек, нравится её смущать, что ли?
– Куда ты? – он перехватил Настю тогда, когда она взялась за ручку двери. – Неужели обиделась? А ведь это я должен был обижаться.
– На что? – удивилась она.
– На то, что ты мне не веришь. Хотя, казалось бы, я повода не давал…
– Прости, пожалуйста, – повинилась Анастасия. – Я ничего такого в голове не держала. То есть, в пересказе получается и в самом деле не очень хорошо.
Глава семнадцатая
***
– Ёлки-моталки, просил я у Наталки,
Просил я у Наталки… колечко поносить!
Матрос напевал, не обращая внимания на вошедшую на камбуз Анастасию, и бросал очищенную картошку в огромную алюминиевую кастрюлю с ручками. Насколько она знала, таких уже не выпускали, а здесь, видишь, сохранилась.
– Правильно делали старые моряки, что не брали на корабль женщин, – отчего-то с раздражением, – на Анастасию? – говорил его товарищ, с которым «певец» чистил картошку. Видимо, опять у Антона Захаровича забарахлила картофелечистка. Или её так и не отремонтировали?
Не до картофелечистки, такие события на судне происходят. Но ведь не из-за этого же свирепеют матросы? Уж Анастасия к этому в любом случае отношения не имеет. Если только врача не считают виноватой лишь из-за принадлежности к другому полу.
– Предки даже говорили: женщина на корабле – к несчастью. Выходит, правы были.
Это что же получается, они не обращают на неё внимание, как будто Анастасии здесь и нет, и не возится она со своими баночками, снимая пробу. Или нарочно говорят для неё?
«Погодите, – язвительно подумала она, – вам ещё придется ко мне обратиться. Такую клизму поставлю, и думать забудете, как на врача наезжать!»
– Помнится, я в Стамбуле как-то подцепил… – матрос по фамилии Грищук изобразил пальцами нечто шевелящееся, – пришел к лепиле: так, мол, и так. Он молча нужную мазь дал, и всё. А как пойдёшь к этой?
Он, видимо, кивнул на Анастасию, демонстративно повернувшуюся к ним спиной.
И что главное, говорят между собой, так что возмутись она, скажут: да что вы, это мы вовсе не о вас!
Недобрый климат на судне, ох, недобрый! После исчезновения Маши все ходят злые, раздраженные, на командное звенозыркают, словно подозревают их в сговоре против рядового состава…
«Не только после исчезновения Маши к доктору стали относиться безо всякого пиетета, – заметил справедливый внутренний голос, – но и после недавнего случая – посещения судового врача лично капитаном. Среди ночи!» Долго ещё ей будет это аукаться.
Не иначе Лера против неё команду настроила. Небось, изобразила горем убитую женщину, место которой в постели кэпа пытается занять эта немолодая выскочка.
Мысли к Анастасии приходили, надо сказать, не из тех, что повышают настроение. И потому она пыталась их перенаправить. Мол, отношение к доктору это одно, а к отцам-командирам совсем другое…
Рядовой состав на своих посиделках у телевизора решил, что во всём виноват стармех – ведь просто так под домашний арест не сажают. Теперь крови жаждут.
Может, подобно «старым морякам» ждут, когда виноватого, по их мнению, стармехавздернут на рее?
Это Анастасия так думает, а матросы про стармеха и не говорят.
– Ну, ты даешь! А буфетчица, а дневальная! Считаешь, на их местах тоже должны работать мужики?
– Конечно. Разве ты не знаешь, что лучшие официанты мужчины? Да и уборщиками они могут быть лучшими.
– Вот только ещё нужно, чтобы капитаны и боцманы были голубыми! – фыркнул второй матрос.
И оба рассмеялись.
– Поболтали и хватит! – строго заметил кок. – Известно, что мужчина болтает, если выпил или устал от одиночества, а женщина – просто для практики… И к кому вы себя относите?
– К тем, кто устал от одиночества, – пробурчал второй матрос. Анастасия всё не могла вспомнить его фамилию. А звали его точно Саша.
– Скоро порт, там развеселитесь.
– Если раньше ещё кого-нибудь за борт не сбросят, – ехидно пробормотал первый.
– И в самом деле язык без костей! – рассердился Антон Захарович. – Хватит! Картошки, говорю, хватит. Идите. Женщины им помешали! Знайте, что как бы плохо вы не думали о женщинах, женщины думают о вас ещё хуже… Вот вам бисквит – за работу. Чай попьёте в столовой.
– Спасибо, дядя Антон!
Дядя! Насколько Анастасия помнит, Антону в этом году исполнится сорок восемь лет. А ей – сорок три. Значит, по возрасту она тётя для этих молодых матросов. Был повод пригорюниться.
И представила, что парни станут рассказывать своим товарищам после рейса.
– У нас на судне врачиха была, такая немолодая тётка, которая ухитрялась крутить роман и с капитаном, и со старопомом!
Но ей быстро надоело самоуничижаться, тем более, что подумать было о чём и без того.
– Анастасия! – окликнул её кок. – А давайте с вами чайку попьем.
– Давайте, – она с трудом скрыла удивление.
На стол Антон Захарович поставил уже не один бисквит, а скорее торт, облитый шоколадной помадкой и украшенный консервированной вишней.
– Для вас старался.
Это было тем более непонятно.
Он сел напротив Анастасии и помолчал, будто прислушиваясь к какому-то процессу, происходившему внутри него.
– Я тоже не верю, что Федя мог убить Машеньку. Хорошая была девочка, добрая.
Это было сказано таким тоном, который не оставлял сомнения.
– Как, и вы тоже…
