– Эльвира, ты тоже во многом виновата. Если бы ты сразу рассказала нам о планах своего мужа, мы смогли бы ему помешать… Вы же говорили, что хотите всего лишь походить по горам. А я-то, дурак, давал Вадиму адрес – вам надо было в Ставрополе зайти к моему знакомому, который порекомендовал бы хороший маршрут. Там, где есть приличные мотели…
– Мотели! – передразнила его Зоя Владимировна. – Я же говорила тебе: у меня нехорошие предчувствия, а ты, Паша, только посмеивался. Мы теперь отдали дочку мужу, вот он и будет ее опекать… Опёк!
Она с сердцем завинтила крышку термоса.
– А мне? – жалобно спросил Павел Сергеевич.
Зоя Владимировна налила ему кофе и, скосив глаз, кивнула на дочь.
– Смотри, у нее опять глаза закрываются. Это ты поддерживал безумную Нину: замуж, замуж! С таким замужем можно и жизни лишиться. Нет, в следующий раз пусть не торопится…
Эльвира и в самом деле заснула на заднем сиденье, положив под голову игрушечную плюшевую белку, которая всеми использовалась как подушка. Она была спокойна. Не то, чтобы случившееся не оставило в ее душе никакого следа, но она была уверена, что ей самой теперь не понадобится принимать никаких решений, и она привычно может положиться на родительский ум и авторитет.
Городецкий ехал со скоростью девяносто километров в час, обсуждая с женой, пересевшей на переднее сиденье, теперь их общие проблемы. Причем, Зоя Владимировна не забывала привычно напоминать.
– Павел, следи за дорогой. Такой серпантин. Еще не хватало и нам со скалы свалиться.
– А кто еще свалился? – рассеянно поинтересовался Павел Сергеевич.
– Как кто, тот мотоциклист, который гнался за Элечкой. Какой ужас!
Она содрогнулась.
– Если бы это рассказал бы кто-то другой, я бы не поверила.
– Да, наша девочка натерпелась, – согласился Городецкий. – Но при этом я был приятно удивлен: она вела себя достаточно мужественно. Вот только что мы скажем сватам? Вера с ума сойдет: единственный сын похоронен неизвестно где!
– Вот посмотришь, – нервно заметила Зоя Владимировна, – они заставят Эльвиру везти их в этот лес!
– И сами будут искать могилу Вадика? Прежде всего надо узнать, что случилось с этим Евгением?А вдруг он жив. Он-то знает дорогу… Ведь Эльвира… Она же совсем не умеет ориентироваться на местности. Нет, тут нужен человек, знающий эти места…
– Все равно, я Элю с ними не отпущу, так и знай.
– Никому туда ездить нельзя без сопровождения. Если и в самом деле там свили гнездо боевики, значит, начинать самостоятельные поиски для всех нас смертельно опасно.
– А ты позвони Игорю, – подсказала жена.
– Я уже думал об этом, – признался Городецкий. – Без силовых структур нам все равно не обойтись.
– Бедная девочка, в двадцать один год – вдова, – вздохнула Зоя Владимировна.
– Все равно ей лучше, чем Вадиму.
– Ты как скажешь! Лучше, хуже… Вспомни, я была против этой свадьбы. Парень неадекватный. Меня Василиса предупреждала: он все время ищет этот, как его… драйв! И вот – нашел!
Все равно планы Городецких оказались нарушенными с самого начала. У дома, в своей машине, их уже ждали супруги Панасенко. Мать Вадима – уже вся в черном, с горящими ненавистью глазами, и отец, каменно-мрачный, глядящий в сторону.
– Ради всего святого, Вера, – взмолилась Городецкая. – Можно подумать, мы виноваты в смерти твоего сына.
– А если не вы, то кто? – проговорила она, вперив в Эльвиру взгляд, будто кинжал. – Ваша дочь, проститутка, она заставила Вадика жениться на ней, а сама спала с парнями. До свадьбы! Мы думали, прикроем ее позор, а вместо этого погубили единственного сыночка.
Эльвира опешила. Она ожидала всего, что угодно, но то, что ее обвинят в смерти Вадима, даже и подумать не могла. Между прочим, когда она в верховьях Беленькой взглянула на эту быструю своенравную речку, ей и самой стало страшно, и она пыталась уговорить мужа, не делать этого.
Вадим над нею смеялся.
– Вот уж не думал, что взял в жены такую трусиху. Другая сказала бы мужу: с тобой мне ничего не страшно, а ты… Я-то думал, что приобрел в твоем лице боевую подругу…
– Вадик, я боюсь! А вдруг что-нибудь случится? Нас разобьет о скалы.
– Разобьет! – передразнивал он. – Да знаешь ли ты, сколько раз я справлялся по таким рекам? И ничего, жив, как видишь!
В общем, он смеялся над нею, и всячески подкалывал, пока она не постаралась запрятать свой страх подальше.
Надо было все же спросить: Вадик, а сколько раз ты сплавлялся по таким рекам? И он бы ответил: три раза. Можно подумать, этого достаточно, чтобы вот так, без подготовки…
И теперь… Выходит, она во всем виновата? Ей казалось, что Вера Дмитриевна ее любит. По крайней мере, на свадьбе она целовала Эльвиру, называла своей любимой невесточкой…
– Если дело обстоит таким образом, – заговорил папа Городецкий, – нам не о чем с вами разговаривать.
Тогда Вера Дмитриевна бросилась на него и стала царапать лицо, пытаясь дотянуться до глаз. Это было так ужасно, ненормально. От неожиданности мать и дочь замерли на месте. Даже там, в горах, Эльвира не чувствовала такого страха, как при виде жуткого оскала своей свекрови.
Ее муж, свекор Виктор Алексеевич опомнился первым, и потом с трудом удерживал беснующуюся жену. А Зоя Владимировна позвонила в «скорую помощь», потому что у женщины в конце концов даже пошла пена изо рта.
Но и тогда они все еще не поняли, что с Верой Дмитриевной случилось, зато прибывшая по вызову «скорая помощь», увезла ее в психиатрическую клинику.
На другой день к ним пришел Панасенко и сообщил, что Вера Дмитриевна попала в клинику надолго, и пока никто не знает, насколько именно.
Он сам, при этом, конечно, Эльвиру ни в чем не винит, и тут ничего не поделаешь: Вадим любил риск, и никто ему не мог в этом помешать.
Тем не менее, он выразил желание, перевезти тело сына на городское кладбище, а когда узнал, как обстоят дела, призадумался.
– Павел, – проговорил он, – у тебя же вроде приятель был из конторы.
– Ну, был, – нехотя согласился Городецкий.
– Так скажи ему, пусть нам поможет.
– Говорил. Он не верит.
Отцу Эльвиры трудно было произносить эти слова. Как будто и он был виноват в случившемся, и теперь не может сделать даже самой малости, чтобы хоть как-то реабилитироваться.
– Что, совсем не верит?
Панасенко на него наступал, так что отцу – не мог он говорить с теперь уже бывшим сватом на равных – приходилось от него отбиваться, тщетно доказывая невозможность выполнения его требований. По крайней мере, пока. Павел Сергеевич понимал, сочувствовал, но, в самом деле, что он мог сделать еще?
