– Ты газеты принесла?
Так она экономила, чтобы самой их не покупать. И я ещё саму себя критиковала! Достаточно было всего лишь вспомнить Ирину Вениаминовну Первицкую. Но, как ни крути, а мы с нею носили одну и ту же фамилию, потому я никому об этом не говорила. Даже Ивану. Тем более, что мать он нежно любил…
И ведь свекровь-то была счастлива. Как я думаю. По крайней мере, вряд ли изводила себя мыслями, так она живёт или не так? Что же мне-то неймётся?
Но прикинув её модель жизни на себя, я содрогнулась. Картина представилась мрачная. Скорее всего, мрачная только для меня, а вот наверняка найдутся женщины, замученные бытовыми проблемами, которые скажут про Первицкую-старшую: счастливая! Хотя в чём счастье? Она могла бы иметь горничную, или как там называют помощницу по дому, но она не хотела, чтобы посторонние люди могли прикасаться к её щеткам-тряпкам, царствовать в её домохозяйской империи…
Странно, а почему всё-таки я на неё не обижалась? Это при том, что родители мужа были далеко не из бедняков… Точнее, они были гораздо обеспеченнее нас с Иваном. Помнится, в девяностые мы с мужем как-то пришли к ним в гости. В гостиной стоял обычный крафт-мешок, доверху набитый долларами. Свекровь ещё похвасталась: «Вот в какой таре мне муж зарплату приносит!» Я не считаю деньги в чужом кармане, но сейчас задним числом удивляюсь… Не слишком ли много удивлений для той, которая могла бы уже и привыкнуть! Почему я дарила свёкрам дорогие подарки, порой даже перехватывая деньги у знакомых… Может, я ко всему прочему и мелочная?
А если дело во мне самой? Есть ведь женщины, которым вообще не дарят дешёвых подарков: только драгоценности, дорогие духи, меха и прочее, никому даже в голову не придет подарить им какую-то дешёвку. Одна моя знакомая швырнула в лицо мужу купленную им с распродажи кофточку. «Мне – с распродажи?!»
А есть такие, что и заколкой для волос обойдутся. Это что, неумение себя «поставить»? Удивлялась, но к себе не применяла. И успокаивала себя: ничего, обойдусь. Не последнюю копейку доживаю, не последний кусок доедаю… Дарёному коню в зубы не смотрят! Тогда почему мне вдруг стало обидно теперь? Задним числом.
Поневоле поверишь утверждениям космоэнергетов, будто нам дают сверху то, чего мы просим. Или не дают, когда не просим.
Может, не стоило бы так углубляться в осознание смысла собственной жизни. В конце концов, к чему сводятся все мои размышления? К сожалениям. Но надо же было что-то делать! То есть, разнообразить свою жизнь несанкционированными телодвижениями. Почему действий я всё время ждала от кого-то?
Чуть было не расхохоталась вслух. Не хотела, не просила, не требовала. От мужа, например. И сама приучила его к тому, что мне ничего не нужно… Мне было неудобно не то, чтобы требовать, просить! Моё теперешнее самоедство выросло на пустом месте. Все мои беды… ну, не беды, недовольства прежде всего от нелюбви к самой себе. Или я это уже говорила? Буксуешь, Юлиана! А как ещё в своей жизни разобраться?
Подруге Валентине я решила помочь – долги надо отдавать. В юности она много чего для меня сделала. По крайней мере, помогала мне становиться личностью. Правда, как теперь выяснилось, несколько усечённой… И кто виноват, что стоило ей уехать с родителями в Ленинград, как все её уроки тут же забылись.
Люська – третья из нас – сразу после школы отправилась на учебу в Москву. Не ближний свет. Но вот ведь, не усомнилась в том, что сможет поступить в столичный институт, учиться там вдали от родителей, и благополучно его закончить.
А я осталась в родном городе. Даже не подумала о том, что можно куда-то уехать. Страшно было отрываться от маминой юбки. А почему вообще говорят именно так: от юбки? Не меньше материнского было отцовское влияние. Но получилось бы: не отрываться от отцовских брюк? Двусмысленность!
Уроки. Мне не хватало жизненных уроков. А с другой стороны, почему мне кто-то должен был их давать? Мы же с Валентиной ровесники. И она, получается, могла не только взрослеть самостоятельно, но и учить меня, а я не могла… Интересно, почему человек, подобный мне, вдруг начинает пересматривать свои взгляды на жизнь, потому что прежние перестают его устраивать? «Какого ей ещё рожна, что ей не так или не этак?» – возмущался женщинами кто-то из современных поэтов.
Кстати, другая моя подруга Люська тоже получила то, чего хотела: закончила московский автодорожный институт и поехала строить транссибирскую магистраль. Правда, на строительстве она пробыла кажется года три и вернулась в Москву. Но ведь опять поступок…
Успокойся!
Но не успокаивалось. Как будто в своей жизни я чего-то недополучила, и теперь надо было торопиться, чтобы успеть хоть что-то, куда-то ехать, зачем-то бежать… Конечно, у меня есть дети, но они потихоньку отдаляются, начинают жить своей жизнью. Даже Алёшка. Носится с Америкой и не задумывается о том, что собирается уезжать прочь от родителей, возможно, навсегда.
Саша весь в своей семье, и это правильно. Вспоминает о нас с отцом изредка, и то хорошо… Вот так в одночасье разрушается то, чем я прежде жила. Жизнь как-то вдруг опустела. Но скоро появятся внуки и… Нет, не то, а где во всем этом я? Что нужно лично мне?
Кстати, это ещё неизвестно, так ли хорошо в Москве Люське?
И насчет Валентины: она вообще вышла замуж неизвестно за кого!
Вообще, почему бы мне, как многим другим женщинам, не жить только для своих детей? То есть, прежде я могла бы, без раздумий жить именно так, а теперь не хотела. Проснувшиеся во мне эмоции – лучше поздно, чем никогда! – не давали мне спать по ночам, заставляли ворочаться и вздыхать, пока проснувшийся Иван не прикрикивал на меня.
– Спи!
Я плелась на кухню, где у меня была коробка с лекарствами, выпивала три драже «Вечернее» с мятой, хмелем и валерианой, возвращалась в спальню и незаметно для себя засыпала.
Мои проблемы всё равно сами по себе не решались.
В следующую нашу встречу с подругой мы созвонились и встретились в университете: я рассказала Валентине обо всём, что нужно было для поступления в университет её дочери. А потом сама вдруг поинтересовалась, не знает ли она, как дела у Люськи?
– Хреново, – не раздумывая ответила Валентина, словно ждала моего вопроса.
Вот вам и жизнь в столице! А я чуть было не начала ей завидовать.
– А что с нею не так?
– Всё не так. То есть, родила она дочку, как я тебе говорила, в тридцать лет, считалась матерью-одиночкой. Получала что-то от правительства Москвы на ребенка. Папаша Кристины уехал в Израиль. Одно время ей помогал, а потом пропал. То ли погиб в бесконечных израильских войнах, то ли создал семью, и его новая жена потребовала несанкционированную материальную помощь прекратить. Короче, я об этом её не спрашивала, боялась расстроить…
– Ну не голодает же она, – как-то странно Валентина ожесточилась от моего вопроса, но я все равно продолжала расспросы, – разве специальность Люськи её не кормит? Она всегда умела устраиваться. Сейчас, говорят, инженеры опять востребованы. Да и вообще, уйма женщин растит детей в одиночестве…
