– Как вы, Юлиана насчет мяса, запеченного с сыром и орехами? – прервал мои размышления Торопов.
– Вы считаете, что это подходящая закуска к предложенному ранее кофе?
Всё дело было из-за неустроенности моего теперешнего бытия. Почему-то вдруг оно стало раздражающе хрупким и как будто от моих действий независящим. Потому я и вредничала, а Торопов просто попал мне под горячую руку.
Но он, наверное, решил не обращать на меня внимания.
– Обеденный перерыв. В крайнем случае, обед надо разделить пополам с товарищем. Но кофе – это не обед. В кои века представляется возможность не есть его – имеется в виду обед – в одиночестве…
– А кто говорил про молодую жену?
– Я-а?! – возмутился он.
– Именно. Вы жаловались, что она не захотела родить вам ребенка.
– Юленька, когда это было! Два года назад. Мы давно в разводе.
Его тон был едва ли не фривольным, а глаза… какие-то хитрючие. Короче, я не стала делать ему замечание, а просто буркнула:
– Конечно, два года – это срок!
Торопов вел себя не как отец неуспевающей студентки, а просто как мужчина, увлеченный понравившейся ему женщиной.
– Надо же, в прошлый раз вы показались мне такой… стервозой, простите за это слово. И внешне вы были другой. Вас никто не подменил?
В самом деле, с того времени я успела покраситься в цвет так называемый бургундский, и сделать стрижку.
Этот новый цвет моего мужа добил. Он громко ахнул, когда я пришла домой после парикмахерской, и пробурчал:
– Ну ты, мать, даешь!
Опять – мать! Я даже думать стала в рифму. Да что же это такое?!
– Ты забыл моё имя?
– Раньше ты ничего не имела против такого обращения.
– Просто решила не обращать внимания, а теперь думаю, а почему? Почему я должна терпеть то, чего терпеть не хочу? Мне не нравится! И я думаю, у меня красивое имя. Ты что, его стесняешься?!
Вот как я всё перевернула!
При этом я покосилась в зеркало, которое висело возле двери в кухню. Хороша, чего там! И называть себя матерью мужу больше не позволю, вот так!
Глава восемнадцатая
Хочу я, не хочу, а серьезного разговора с Иваном не избежать.
Так размышляла я, загоняя во двор машину. Дома никого не было, и я легла в гостиной на диван, который мы поставили под лестницей на второй этаж.
Ковры и паласы лежали скатанными в небольшой комнатке, которую планировали отвести под так называемый хозблок, где в будущем мы станем хранить швабры, ведра, стиральные порошки и прочее.
В общем, планировали и строили обычное семейное жильё, как будто наша семья была по-прежнему крепкой и с надеждой смотрела в будущее.
Неожиданная слабость охватила меня. Заразилась чем-то в этих блоках общепита?
То ли от своих невеселых мыслей, то ли в обычный день конца июня я каким-то образом простудилась, то ли ко мне подбиралась неизвестная болезнь, но я вдруг почувствовала озноб, достала из шкафа плед, закуталась в него и забылась на скрытом от посторонних глаз диване тяжелым тревожным сном.
– Юлиана! Юлиана!
Кто-то звал меня, но я никак не могла проснуться. Веки были тяжелыми, едва приоткрылись, а голоса через ушные раковины будто шурша прокрадывались в голову.
– Ты уверен, что она дома? – спросил женский голос.
– Её машина стоит во дворе.
– Ну и что же, уехала с кем-нибудь.
Дивана под лестницей из входной двери не было видно. Я не имела привычки спать днем, потому Иван и не стал искать меня здесь.
– Зачем ты поехала со мной? – сердился его голос, продолжая начатый разговор.
– А почему я не могу приехать к своей лучшей подруге? И спросить её, интересно, на какие шиши вы купили такой домино!
Это говорила Илона. В последнее время мы с нею не виделись. Она мне не звонила – или звонила? Я ей – не звонила. Как-то не хотелось.
Они мне не снятся? Если это не сон, почему мое тело меня не слушается? Я не могла двигать ни руками, ни ногами, не соображая, что не только испытываю слабость, но и слишком туго завернулась в плед.
– А что у вас на втором этаже? – спрашивал голос Алёны.
Сейчас они станут подниматься по лестнице и увидят меня…
– Второй этаж ещё не построен, там нет ничего интересного, – сухо проинформировал Иван.
Почему я не могу встать с дивана и показаться им? У меня даже голос сел, и я что-то шепчу, другим не слышное. Может, это пресловутый свиной грипп? Говорили, у нас в городе от него кто-то умер…
– Ты на что-то злишься, Ванечка? – опять голос, похожий на Илонин. – Ну прости меня, пожалуйста! Ты сам виноват: пообещал Юлиане всё рассказать, а сам… Неужели из-за этого дома? Думаешь, она не захочет его делить…
– Делить?! – Иван чуть ли не взревел. – С чего ты взяла, что я собираюсь что-то делить!
– Успокойся, Ванюш, успокойся, ничего я такого не думала.
– Скажи, Илона, чего ты ко мне пристала? Чего я могу дать тебе такого, что у тебя нет? Фёдор человек богатый, обеспечивает тебя так, как я не смогу… Отпусти меня, я ничего не хочу в своей жизни менять!
– Ванечка, мы же с тобой обо всём договорились. Вашей семьи как таковой больше не существует, твоя жена нашла себе другого, а мой старичок просто больше ни на что не годен.
Я нашла себе другого? Какого – другого? Кто это придумал?
– Поздно, Ванюша, коней на переправе не меняют… Я понимаю, тебя страшит неизвестность, но ты не переживай, у нас всё будет хорошо…
Я услышала звук поцелуя, или мне показалось? А вот голос Фёдора мне точно не показался.
– Браво, браво! Всё исполнено в лучшем виде. Бедная Юлька, а я думал, у неё крыша поехала на почве излишней моложавости. Может, думал, колют ей что-то из новых препаратов…
Так, меня уже жалеют. Сейчас встану… Я с трудом села на диване, и комната плавно качнулась в сторону. Борясь с головокружением я кое-что пропустила. Говорила Илона.
– Фёдор, это не смешно. Ты что, будешь тыкать в меня отверткой? Ножом как-то эффективнее. Ножи есть на кухне. Пойди – возьми!
Что она говорит?! Я бы ни за что не стала так шутить с Фёдором. При всём его внешнем спокойствии он может быть опасным. Однажды я видела его в таком состоянии, когда мы вчетвером ездили на отдых в Карелию… Он был похож на проснувшегося среди зимы медведя. Трое парней – трое! – пытались напасть на него возле магазина, куда нас послали за спиртным. Он тогда взревел, кинулся на мужчин, и они разбежались, даже не вступив в драку…
Кажется, пусть с опозданием, но Илона это поняла и попыталась отступить.
