– Быстрей, скотина немая! Быстрей! Сам понимаю, что тяжело, но если рифмоплёт немного отдохнёт, станет ещё тяжелей!
Разумеется, что Ваги мог не заставлять Гарви идти в тяжёлую атаку, а преспокойно ходить вместе с ним кругами вдоль границ тьеснура и самому ждать нападения врага. Но он так не делал, и не потому, что в том случае, если оба поединщика будут долго бездействовать, зрители станут свистеть, а потому что любой отдых был на руку Флоси, а не его противнику. И поэтому Гарви Немой продолжал бегать вокруг щитоносца бродячего скальда, периодически пытаясь спихнуть его, а Ваги Острослов пытался забежать то с одной, то с другой стороны, чтобы поразить немолодого викинга копьём. Но Змея Горя снова и снова натыкалась то на деревянный щит, то на жёсткий блок Струны Смерти.
Гарви Немой и его друг выдыхались на глазах, и это немудрено для тех, кто атакует, что называется «в гору». Флоси Среброголосый и его помощник, молодой гордый викинг с редкими усами, защищались без особых хлопот. Теперь даже словесная перебранка была на руку бродячему скальду.
– Получи! Получи!.. Жалкий нитинг! Не гордись, в ударе, что ты сейчас отбил, не твоя заслуга, а твоего копья!
– Змея Горя не менее славное копьё, чем Струна Смерти, но только когда её держит человек, похожий на труса, от неё не видно толка!
– Проклятье! Сын коровы, из-за тебя я опять промахнулся! А ты, Флоси, не скаль зубы, лучше подумай о том, чтобы сменить обычное копьё на «ушастое»! А то как-нибудь, предаваясь нечестивым утехам, похожим на те муки, каким, бывает, подвергают портовых шлюх, не рассчитаешь глубину, и Струна Смерти выйдет через твою глотку!
– Ваги, друг! В очередной раз поражаюсь твоим познаниям из жизни женщин, достойных лишь похоти! Уж не довелось ли тебе самому побывать в их шкуре? Да, теперь даже тем людям, что в разуме не далеко ушли от мышей и твоего щитоносца, ясно: богатство аугов основано не только на удачных набегах. Воздадим хвалу нашему Ваги, что, будучи мальчиком, пошёл на такие жертвы во благо племени! Тяжким трудом на поприще, о каком противно даже думать, он сумел не только обогатить аугов, но и накопить серебра на собственную жену!
Ответ Ваги Острослова утонул в хохоте зрителей. Даже старые судьи не могли удержаться от смеха. А Олаф-рус понял, что ошибся, преждевременно решив дело в пользу Чёрного брата. Он редко ошибался, но сейчас радовался тому, что не сумел сделать правильные выводы.
Чёрный брат, брызгая слюной, как бешеная собака, атаковал бродячего скальда, забыв о том, что у того преимущество в высоте. Он без перерыва прыгал, держась за плечо снующего вокруг Флоси щитоносца, и наносил один и тот же колющий удар. Каждый раз копьё входило в покрытое бычьей кожей дерево чуть не на полнаконечника, но неистовая ярость помогала Ваги выдёргивать его обратно без помощи ног или второй руки.
Ваги едва дышал и от бешенства потерял всякую осторожность. Флоси Среброголосый одолел противника, ещё ни разу не коснувшись его копьём. Сейчас Ваги Острослов испытывал то, до чего любил доводить своих прежних противников. Справедливость восторжествовала. Тактика злоязыкого викинга обернулась против него самого.
Такая ярость вызывает прилив сил, но ненадолго. Каждый воин знает, что следом идёт их упадок. К тому же в таком состоянии викинг не думает о защите и как результат заканчивает поединок собственной кровью.
Бродячий скальд выждал момент и, используя копьё как шест, одним прыжком перемахнул через своего щитоносца. Ваги Острослов в этот момент тоже прыгал. Ноги Флоси врезались ему в грудь, и копьё, занесённое для удара, вылетело из руки. Откатившись шагов на пятнадцать, Ваги сумел быстро нащупать древко Змеи Горя и подняться на ноги, но было уже поздно. Он остался с противником один на один. Молодой щитоносец теснил Гарви Немого к краю тьеснура.
Не будь на его глазах повязки гнева, Ваги Острослов с его опытом копьеносца никогда бы не позволил Флоси Среброголосому совершить такой манёвр. А теперь он стоял лицом к лицу с человеком, которого, несомненно, одолел бы, не истрать все силы на бесполезные атаки.
Олаф-рус прожил не так много лет, но уже понял, что без великой нужды нельзя атаковать того, кто на вершине. Надо вначале самому стать выше всех.
А Ваги Острослов прекрасно понимал – теперь его шансы на благополучный исход схватки невелики. Он сражался с Флоси почти час – время обычное для викингов и немыслимое для, например, изнеженных воинов Империи, но все силы у него ушли на последние бесплодные атаки. Его дыхание было тяжёлым, ноги с трудом волочили тело, а руки едва держали копьё.
Но умирать без боя Чёрный брат не собирался. Он взялся за древко обеими ладонями и, выставив левую ногу, приготовился к защите. А Флоси приготовился атаковать. Он выставил вперёд правую ногу и принял необычную для малоопытных копьеносцев позу.
Олаф-рус знал эту стойку.
От соплеменников, которым повезло служить в варяжской страже Империи или букеллариях достойных купцов и великих полководцев, он в своё время узнал странное слово «школа». По их словам, так жители Империи называли дома, где взрослые люди калечили мальчиков, обучая их всевозможным бесполезным для мужчины вещам, пока в стране фиордов сверстники этих мальчишек безо всяких школ под руководством старых викингов познавали единственную необходимую в жизни вещь: умение убивать, самому не оказавшись убитым.
Впервые узнав о школах, Олаф долго дивился жестокости имперцев, так ненавидящих собственных детей. Но потом привычка размышлять и делать собственные выводы взяла верх. И юный рус пришёл к заключению, что его соплеменники, вернувшиеся из Миклагара, или что-то не договаривают, или чего-то не понимают.
«Даже самые лютые звери лишь в голодный год ненавидят родных детёнышей, а что уж тут говорить о таких странных людях, как жители Империи, – рассуждал он. – А значит, скорее всего, знания, какие дают в этих школах, бесполезны, только если смотреть на них глазами викингов».
Олафу-русу тяжело было представить, что в Срединном Мире есть страны, где можно устроить достойную жизнь, не умея хорошо сражаться, поэтому дальнейшие рассуждения о природе школ он отложил на то время, когда, обеспечив достойную репутацию в набегах на прибрежные города и сёла, сам поступит на службу Империи. Но в том, что школа, если имперцы так стремятся отдать туда детей, это весьма полезная вещь, хоть польза эта и ускользнула от глаз наёмников-викингов, он не сомневался.
У слова «школа» оказалось несколько значений. И если основную суть первого не смог уловить ни Олаф, ни его соплеменники, то смысл второго был понятен сразу.
Олаф ещё мальчиком понял, что люди дерутся по-разному. Определённая стойка диктовала определённые приёмы, приёмы определяли тактику, а тактика – манеру и момент исполнения приёмов. Вернувшиеся со службы в Империи называли все эти вещи вместе «такой-то школой». И пользуясь свежим словом, Олаф мог сказать про себя, что в совершенстве освоил школу боя мечом, какой владели родные дяди, но не до конца познал ту, которой придерживался отец.
