Следующий удар и викинги, и их соседи-словены называли одинаково «клюв». Торальф отвлёк внимание противника ложной подсекой и, не опуская ноги, резко поднял её вверх, занося бедро, прикрывая рукой пах и разворачиваясь на опорной конечности. В конце движения носок сапога «клюнул» ключицу не ожидавшего этого Гуннара.
Дикий крик потряс Гордый Остров. Казалось, Гуннар Поединщик обречён, но жажда денег и боевой опыт помогли меньше чем за мгновение справиться с той болью, которая большинство людей сразу валит на колени, и остаться на ногах. Нож, который Торальф достал, чтобы прикончить врага, не испил крови. Гуннар стянул с головы шлем и бросил в лицо Чёрного брата. Этот бросок дал ему толику времени, необходимую, чтобы вцепиться в зажавшую острый сакс кистьи вывернуть её так сильно, что Торальф Ловкий потерял не только меч, но и возможность его держать. И боль была столь сильна, что новый крик заставил чаек всполошиться.
Зрители не успели решить что тяжелее – сломанная ключица или вывихнутая кисть – как Гуннар Поединщик упал на спину, выпустив подобранный меч и схватившись за перебитую голень. Бывалый хольмгангер оттолкнул противника ногой и наклонился за его оружием, но Торальф, забыв про боль, тотчас вскочил и второй подсекой закончил то, что начал первой. То есть сломал врагу голенную кость.
Прыгнув на обезноженного Гуннара, Торальф воткнул в него нож, но попал не в кольчугу на шее, а в панцирь на груди. Острый сакс раздвинул чешуйки доспеха из страны Шарлеманя, но дальше не пошёл, застряв в кольцах кольчуги. В следующее мгновение викинг из племени аугов с болезненным стоном откинулся назад, а Гуннар, оставив нож в бедре противника, стал быстро отползать к брошенному мечу.
Торальф несколько раз пытался встать, но каждый раз боль в ноге заставляла садиться обратно. Он захотел было вынуть нож Гуннара, к счастью, вошедший неглубоко и не задевший артерии, но сообразил, что тогда кровь брызнет на тьеснур, и не захотел проигрывать. С лезвием в ноге Торальф дополз до Убийцы Кольчуг и, используя его как опору, поднялся на ноги. Гуннар тем временем дотащил тело до безымянного меча.
Олаф-рус был одинаково рад и рукоплесканиям в сторону Гуннара, и крикам восхищения, предназначенным Торальфу. Чем бы ни руководствовался бывалый хольмгангер в отчаянном стремлении продолжить поединок даже со сломанной ключицей и перебитой голенью, его стойкость внушала уважение.
А мечник из рода Чёрных братьев удостоился восхищения ещё и потому, что в очередной раз поступил благородно. Даже в таком тяжёлом положении счёл своим долгом избавиться от шлема, чтобы создать противнику равные условия.
И что-то случилось в конце поединка с тем, кто его середину прошёл под знаменем «Победа любой ценой!». Гуннар Поединщик, увидев, что враг не хочет сражаться в шлеме с тем, у кого шлема нет, дрожащими пальцами развязал шнуры повреждённого кольчужного капюшона (сделать это одной рукой, тем более перевязанной, было ой как нелегко!), сорвал мягкую шапочку, предохранявшую от ушибов, и его шея, лоб и затылок остались безо всякой защиты. В Гуннаре в этот момент словно проснулся молодой викинг, о котором он уже давно забыл. Юноша, что мечтал не о жизненных благах, а только о красивой смерти, и ставил конечной целью не победы на Ореховых полях, а службу в варяжской гвардии.
Лишь старик без имени не оценил ни благородства, ни упорства обоих противников. Чем больше лилось крови на хольмганге, который он же и затеял, тем меньше безумия и злобы было в его глазах.
– Два глупца, два упёртых глупца, каждый из которых стоит другого, – прошептал он, наблюдая за тем, как, имея две рабочие руки и две рабочие ноги на двоих, Гуннар Поединщик и Торальф Ловкий сближались для последнего удара.
Это были странные слова даже для викинга, много лет не бывавшего дома. Но Олаф-рус знал, где настоящий дом старика без имени, и поэтому не удивился.
Но и здесь всё не ограничилось одним ударом. Каждый дрался только одной рукой, причём раненой, а Торальф Ловкий к тому же левой и устал сверх меры, даже если за меру принимать то, что требуют от хирдманов конунги северных племён. А если брать меру, которой меряют бойцов другие народы, то два викинга уже трижды преодолели предел, поставленный богами человеку.
Теперь они наносили каждый удар, лишь отдышавшись от предыдущего, и в их движениях не было ни силы, ни скорости. Убийца Кольчуг и его безымянный коллега безо всякого толка звенели о доспехи противника и о кромку друг друга. Сам бой стал больше похож на тупой обмен ударами. В нём не было ни намёка на ту искромётную игру из ложных и настоящих атак и разного рода защит, какую он представлял до того, как Гуннар Поединщик и Торальф Ловкий взялись за болевые захваты и сокрушающие пинки.
Так долго продолжаться не могло. Все понимали: или кто-то из бойцов найдёт в себе силы на последний рывок или вскоре оба упадут без сил. Бывали случаи, особенно когда поединок проводился летом и в полных доспехах, что на хольмгангах участники умирали не от удара противника, а от повреждения сердца – тяжело напрягать силы, которых уже нет. Сейчас время шло к зиме, но бойцы положили столько здоровья на поле тьеснура, что если бы кто-нибудь упал бездыханным на землю без участия чужого меча, никто бы не удивился. Но так не произошло.
Гуннар Поединщик сделал два шага назад, волоча больную ногу, как якорь, и Торальф не пошёл за ним. Чёрный брат пытался сохранить равновесие и собирал силы для того, чтобы отразить последний меч противника. Не только он, все поняли, что этот удар будет действительно последним.
Боец из Страны Льдов воткнул в землю меч и, опираясь на него бедром, запустил перевязанную ладонь под доспехи. Нащупав амулет Тора, Гуннар закрыл глаза и стал шептать последнюю молитву. Его враг шептал обращение к Одину, и свой меч тоже использовал для опоры.
Зрители на драккарах вытянули головы и сжали кулаки. Им казалось, что время сейчас течёт медленно, как густой мёд. Казалось, что эти молитвы никогда не кончатся. Что поединщики превратились в каменные статуи, лишённые жизни.
Олаф-рус, пользуясь моментом, попытался угадать победителя. Но голос предков-волхвов молчал. Страх, который Гуннар Поединщик успел пустить в сердце, вышел без следа, а Торальф Ловкий владел левой рукой немногим хуже, чем правой, поэтому победителя здесь было определить невозможно.
Олаф-рус не стал по привычке биться об заклад с самим собой. Он решил просто дождаться финала.
И финал пришёл.
Амулет Тора придал Гуннару Поединщику сил. Свой последний удар он наметил в голову, надеясь разрубить Торальфа хотя бы до подбородка, но Ловкий сумел отразить это движение. Он отвёл падающее лезвие ударом сбоку. Ударом плоской стороны Убийцы Кольчуг о плоскую сторону безымянного меча, сохраняя то, что уцелело от кромки. А затем, вкладывая в контратаку всё, что получил через молитву от Одина, отрубил ногу трудного противника.
– Тьеснур в крови! Тьеснур в крови! – закричали судьи и те зрители, что находились на берегах острова, и бросились к поединщикам.
Они спешили оказать помощь раненому Гуннару и оттащить в сторону потерявшего над собой контроль Торальфа. Завершив удар, мечник из рода Чёрных братьев упал на землю и, немного придя в себя, попытался бессильной рукой добить противника. Он дрался не за деньги, а за честь и потому признавал за победу только смерть врага. Щитоносец и младший брат взяли победителя на руки и быстро понесли в свой угол, но он и здесь хотел вырваться, чтобы закончить начатое.
