Но окружающие, за исключением Эгиля, были заняты: кто – отдыхом, кто – сном, а кто – борьбой с волнами. А Эрик ещё и не понимал речь Империи.
– …егда жалел о том, что не знаю этого языка, – сказал молодой берсеркер, рассматривая шахматную доску.
Набор для игры был трофеем из страны Шарлеманя. Белые фигурки изображали армию покойного императора, а чёрные – саксов Большой Земли. В отличие от саксов Большого Острова, эти племена были очень воинственны. Они сражались против Шарлеманя двадцать лет и потом ещё не раз восставали против его владычества.
– Зато ты неплохо владеешь языком шахмат, – ответил Олаф-рус, сделав ход.
Эрик пожал плечами.
– Да, игра хороша. Последний трус может вообразить себя конунгом, сидя за чёрно-белой доской. Тебя, кстати, ждёт скорое поражение, если ты не начнёшь рассуждать более здраво. И можешь думать сколько хочешь времени, я, наверное, немного полежу.
Эрику было нехорошо. Рассудительный, приятный в общении человек понемногу покидал его душу. С каждым часом без шалой травы или безумных грибов глаза дата-берсеркера становились всё более и более пустыми. Олаф знал, что вскоре его новый друг перестанет интересоваться жизнью совсем. До нового приёма волшебных трав. Тогда он уйдёт в забвение, а, проснувшись, будет самым лучшим товарищем в любом достойном занятии до тех пор, пока тело снова не потребует увести душу в страну неземных грёз.
Молодой берсеркер выглядел едва ли не старше Флоси, разменявшего полвека. Он отошёл в сторону, лёг на палубу, уставившись неподвижным взглядом в осеннее небо, и когда племянник заканючил разрешения закончить партию, равнодушно махнул рукой.
– Ну, Олаф-рус, держись! Дядя научил меня играть в шахматы раньше, чем рубиться секирой! – Юный дат с нетерпением ждал хода противника, похлопывая уцелевшей рукой себя по колену. Вчера он плакал и проклинал судьбу, а сегодня уже радовался жизни.
Олаф с улыбкой вспомнил себя в шестнадцать лет и сказал:
– Играть такую мудрёную партию с учеником самого Эрика Одержимого тяжело. Я должен немного перекусить.
– Перекусывай быстрее!
– А ты?
– А я буду завтракать твоими фигурами!
Олаф откинулся назад, извлёк из сумки вяленое мясо и стал его жевать, поглядывая на юного дата, охваченного задором борьбы. Он видел одновременно и его лицо с закушенной от нетерпения губой, и фигуру его дяди – человека, которого жизнь интересовала всё меньше и меньше.
– Проклятие! – Флоси с раздражением отбросил тонкий плоский камень, наполовину заполненный мелким почерком, к груде уже исписанных. – Почему боги дали северянам рунное письмо, но не дали знаний, как записывать музыку? Не удивлюсь, если в итоге, знание о том, что скальды использовали лиру и тагельхарпу, затеряется, и потомки будут считать, что мы читали свои стихи без музыки. А-а-а, все проклятия Митгарда на мою голову!.. Ну, положим, что именно надо играть на струнах я им покажу, а как объяснить с таким горлом, где нужно петь соловьём, а где рычать медведем?!
К нему уже вернулся голос, но назвать его серебряным нельзя было даже после бочки крепкого пива.
– Слово, остаётся слово. Когда не можешь спеть, а только записать, нужно тщательней подбирать слова, рус! – прохрипел он в сторону Олафа. – О чём петь мне скажут боги, а вот искать достойные слова я должен сам. Искать в нашем общем языке или в том, что родной для меня, вводить в употреблении новые словечки из языка Империи или страны Шарлеманя. Я знаю много слов, очень много, рус, но к этому хольмгангу они все не подходят.
Олафу было жаль бродячего скальда. Для Гуннара Поединщика это был последний хольмганг в жизни, а для Флоси, если будет и дальше трудиться с таким же плохим настроением, последняя сага.
Чтобы отвлечься, он развязал один из мешочков с выигранным серебром, отделил монетку и стал подбрасывать её пальцем и ловить ладонью.
– Олаф, послушай, что вышло, – сказал Флоси и подсел поближе с несколькими рунными камнями в подоле рубахи.
Теперь, когда голос Флоси перестал быть серебряным, только Олаф-рус готов был его слушать. Да ещё Эрик Одержимый, если не пребывал в тоске по шалым травам, и, как ни странно, Гуннар Поединщик. Искалеченный хольмгангер не проявлял больше никакой агрессии по отношению к бродячему скальду. Хотел он этого или нет, но события на Гордом Острове связали всех, кто достал оружие против Чёрных братьев, узами крепкими как цепь, что держит волка Фенрира.
Но скальда, разумеется, интересовал больше такой слушатель, как Олаф-рус, а не Гуннар Поединщик.
Флоси начал читать новую сагу. Как и положено, он вначале рассказал о Чёрных братьях, какими славными воинами они были. Поведал о доблести и своего обидчика Ваги Острослова, и Марви Человека-горы, несмотря на недовольную физиономию юного дата с одной рукой. И когда скальд дошёл до подвигов Адилса Непобедимого, саге помешал старик без имени. Наниматель, со дня хольмганга не сказавший наёмникам ни слова, пришёл в настоящую ярость. Он подскочил к Флоси и выбросил его рунные камни в море.
Бродячий скальд от удивления не смог произнести ни слова. Да что и говорить, обомлели все, кто присутствовал на палубе.
– Доблестный Марви? Доблестный Ваги? Доблестный Торальф?! Может, ты мне ещё расскажешь про доблестного Адилса?! Ты, лживый певец!
Затем обезумевший старик обратился к Олафу.
– Что?.. Считаешь денежки?.. Доволен, что обманул старого человека?! Так я тебе сейчас покажу, что такое настоящее удовольствие!
И прежде чем Олаф пришёл в себя, большая часть его денег отправилась за рунными камнями Флоси.
– Вот это настоящее удовольствие! Вот теперь я по-настоящему доволен! А ты?.. Ты, кажется, недоволен, подлый рус?.. Может, если укоротить ножиком твои молоденькие усики, у тебя поднимется настроение?.. Я могу это устроить! А заодно отхватить часть твоей верхней губы! Чтоб не смеялся над старым человеком!
Олаф терпел глумление молча. Холодные лезвия саксов упёрлись в его бока, а суставы ныли в болевых захватах. Викинги старика покинули места гребцов и направили оружие на всех, кто не относился к их команде.
Юный дат, бродячий скальд и молодой рус были скручены и прижаты к палубе. Эгиль сидел в той же позе, в какой и был, только окружённый тремя воинами с обнажёнными мечами. Дочь шейха от испуга прижалась к Гуннару, и калека готовился её защищать, как родную сестру или любимую жену. Эрик приподнялся на локте, недоумённо посмотрел вокруг и взялся за пояс с травами берсеркера.
– Даже и не думай, дат! Ты единственный среди этих подлецов, кого я уважаю! Не заставляй меня принимать на твой счёт меры! Меры, каких я бы не хотел! – повелительным тоном заявил старик, ткнув в Эрика пальцем.
– Русь и копья!!! – крикнул Олаф, воспользовавшись тем, что внимание вражьих викингов отвлечено на берсеркера.
В то же мгновение его ещё сильнее скрутили и больно ткнули ножом. Но дело было сделано. Корабли русов развернулись в сторону странного драккара и стали окружать его, как акулы обречённого пловца.
