Неудивительно, что дети, воспитанные на таких песенках, с одной стороны страшно подозрительны, с другой удивительно бесстрашны, – подумал Гаилай, и, увидев убегающего мальчика, который вначале вырвал из его руки последние сладости, добавил вслух:
– А в кого они такие предприимчивые даст знать только тщательное исследование всего материала!
Странствующему историку ничего не оставалось, как признать своё поражение и вернуться на остров, где Феодор буквально не находил себе места.
– Ну, как, милый друг, который посчитал, что моим лицом стоит пугать детей? – спросил он его, даже не дав снять мокрую обувь и повесить одежду сушиться, – Ты сумел что-нибудь выведать у этого маленького шота или сразу оторвать тебе язык? Ты, философ из подворотни!
– Феодор, во-первых, такая грубая речь недостойна такого образованного человека, во-вторых, подобным обращением ты ставишь в неловкое положение и себя и меня. Люди начинают думать, что я твой, даже стыдно сказать, потешный раб. Тогда как мы с тобой друзья и. – Гаилай потряс в воздухе указательным пальцем и закончил голосом, полным пафоса, – единомышленники!
Странствующий историк направился к одному из костров, вокруг которого сидели моряки и блаженствовали за кружкой хорошего вина, но Феодор заставил его вернуться.
– Гаилай, или ты немедленно расскажешь, что произошло между тобой и маленьким шотом, или завтра же отправишься исследовать сказания акул, касаток и осьминогов!
Учёный муж остановился на полпути, немного о чём-то поразмышлял, грустно вздохнул, медленно повернулся и вернулся к своему грозному единомышленнику.
– Только потому, что ты обеспокоен судьбой путешествия, я прощу твой тон, который, кстати, в некоторых странах даже рабы посчитали бы за оскорбление.
Он рассказал без утайки всё, что услышал от мальчика, и в конце сделал заключение:
– И всё-таки в чём-то маленький шот и его неразговорчивые родители правы. Какой смысл предупреждать нас об опасности, навлекая на себя тем самым гнев злых таинственных существ, если мы всё равно не поверим? Ведь ты до сих пор не веришь в драконов, хотя я тебе рассказывал, как видел их кости. И рассказам об оборотнях ты тоже не веришь. Хотя в их существовании не сомневаются ни Волок-ант, ни Олаф-рус, хоть и побратимы, но совершенно разные люди!
– Хм. – Феодор пригладил бороду и сказал недовольным голосом, – если здесь замешан враг, который живёт не на деле, а в легендах, то я в тебе очень разочарован, Гаилай. Если корни страха, которым поросла душа нашего лоцмана, тянуться из шотских сказок, а ты так и не смог узнать причину, то я сильно сомневаюсь в том, что кормлю лучшего знатока таких дел.
В порыве возмущения Гаилай топнул по приютившей их на эту ночь земле. Увы, рассеянный учёный не увидел острый камень, и поэтому свою оправдательную речь произнес, прыгая на одной ноге. Хотя, правильнее было бы её назвать обвинительной.
– Нет, Феодор, я поражаюсь тому, как такая тонкая думающая натура как ты способен порой на такие некрасивые поступки! В связи с этим событием мне сразу вспоминается случай из истории Вечного города… О, моя нога! Ой, как больно то!.. Ну ладно, об этом потом. А если возвратиться к сегодняшней ситуации, то, как сохранить уважение к другу после того, как ты его на коленях умолял «Ну дай мне возможность изучить их легенды! Ну, оставь меня в стране шотов хотя бы на четыре месяца!», а он тебе ответил отказом, и потом он же тебя и обвиняет, что ты их плохо знаешь!
Боль немного унялась, Гаилай закончил прыгать, осторожно сел прямо на землю, и, поглаживая пострадавшую ступню, сказал:
– Не все легенды чужаку выкладывают с первого раза. Чтобы узнать всё нужно время. А времени у меня и не было. Мы никогда не задерживались в стране шотов дольше чем на три дня, да и то, чаще всего в такой безлюдной местности, в какой никто кроме отшельника Мак-нута не живёт. Я кое-что знаю о шотских легендах, но все мои знания идут из вторых рук, то есть из уст саксов знакомых со сказаниями соседей, или со слов шотов, переселившихся к саксам. Возможности общаться напрямую с носителями легенд ты меня лишил. Я, конечно, понимаю, нас ждёт много других народов, чьи истории надо сохранить для истории человечества, во избежание ненужных слухов, замаскировав великую цель под мелкое торговое предприятие, и тебе и вправду могло показаться, что в этом списке сказки Орочьих Островов стоят не на самом первом месте.
Ну, уж, что касается возможной прибыли, точно на самом последнем, – мелькнула у Кривого Купца мысль, но вслух он ничего не сказал.
– …нако у меня иногда складывается ощущение, что деньги для тебя важнее нашей великой цели!
На самом деле Феодор Отважный никогда не говорил, что является единомышленником Гаилая, это он сам выдумал. Но сейчас кинтарийскому купцу было не до выяснения отношений. А Гаилай тем временем, наконец, завершил речь.
– И они чувствуют, чувствуют твоё скептическое отношение. Не зря тот мальчуган сравнил нас с обречённым всадником из легенд о келпи. Какой смысл что-то рассказывать человеку, который заранее уверен, что твой страх живёт в легендах, а не наяву? Феодор, друг, чтобы наш лоцман рассказал правду, он должен почувствовать, что мы ему поверим.
– Хорошо, – сказал Феодор, – я постараюсь сделать серьёзную мину. Но вначале сходи, переоденься, плотно поужинай, выпей разбавленного вина, и ступай в шатёр предводителей. Расскажешь нам эту историю о келпи и обречённом всаднике. Предводителей она развлечёт, а мне даст пищу для размышлений.
Меньше чем через час он и предводители гребцов, дружинников и матросов, а также капитаны двух собратьев «Лани» по килю и оснастке, слушали легенду, которую никому из них было не суждено забыть. Как и всё, что рассказывал Гаилай, она завораживала с первых строчек.
– …о случилось на высоких берегах маленькой речки с красивым именем Конан.
* * *
Это случилось на высоких берегах маленькой речки с красивым именем Конан. Сто, а может и больше лет назад. В год, когда блеклый лёд на воде держался дольше обычного, а яркий вереск на склонах гор зацвёл позже чем, полагается. Между жарким, как объятия любимой, поздним летом и холодной, как дом без детей, ранней осенью.
Четверо рыбаков опутали паутиной из лесы голубой рукав, надетый на серое дно, и стали ждать улова. Разумеется, прежде чем взяться за сети, они задобрили келпи, владеющих рекой, вкусными подарками, дабы не случилось никакой беды.
Но кто знает переменчивый и капризный, как сердце красивой девушки и привычки красивого юноши, нрав хозяев рек и озёр, тот всегда начеку. Келпи есть келпи. Если они не причинят за день кому-то зла, то спать лягут с плохим настроением. Искать добрые мотивы в поступках келпи самой милосердной речки всё равно, что считать за жестокий характер кошки её игры с пойманной мышью. Кошка – самый разумный зверь, живущий рядом с человеком, но разум её не человечий, а иного порядка. Она не испытывает ненависти к пойманной мыши, как мы не злимся на барана, которого режем на мясо, а то, что нам кажется утончённой жестокостью, с её стороны всего лишь холодный расчёт. Как ещё кошке натренировать реакцию и скорость настоящего охотника?..
