– Без свидетелей, по-родственному, – усмехнулся я. – И тебе привет, брат… родимый.
– Ты мне тут поговори. – Миша сделал еще шаг в мою сторону. – Идем! А то сам вытащу.
Я не раз получал от брата. И в детстве, и даже относительно недавно. Обычно за дело, но Миша с явным удовольствием искал повод мне всыпать… и, конечно же, находил. Рука у него тяжелая – еще со времен кадетского корпуса, и я всегда побаивался, когда он начинал зыркать на меня вот так.
Всегда?
А сейчас не боюсь. Ничего не изменилось: он все еще старше, в полтора раза тяжелее и впятеро сильнее – но привычного страха почему–то нет. И не только потому, что девушка смотрит… хотя и поэтому тоже, конечно.
– Иду, иду… Вытаскивалку свои убери, – проворчал я – и тут же повернулся к Настасье. – Сударыня… прошу меня простить.
Мише явно стоило некоторых усилий не схватить меня за шиворот, чтобы ускорить перемещение наружу – и я не смог отказать себе в удовольствии. Нарочито шагал медленно и осторожно, будто боялся споткнуться обо что–то на полу. Это не ускользнуло от брата – и как только за нами скрипнули ворота, он тут же перешел в наступление.
– Ты что себе позволяешь, крысеныш?
Мои лопатки со стуком врезались в бревна сарая. Сил приподнять меня у Миши все-таки не хватило, но ворот он стянул так, что я тут же закашлялся.
– Руки убери…
– Чего? – Миша наклонился к моему лицу, едва не врезавшись лбом в переносицу. – Не слышу.
– Руки убрал! – просопел я, упираясь ему в грудь. – Зараза…
Силы были неравны, но я все-таки смог кое-как отпихнуть брата и вдохнуть. Он прищурился, будто намереваясь вкатить мне затрещину – но вместо этого снова схватил за ворот, дернул так, что посыпались пуговицы – и потащил по тропинке в сторону усадьбы.
– Что ж ты за скотина такая, Саня? – бушевал Миша. – Только успокоилось все – а он уже по сараям девок тискает… Мало Косте проблем устроил? Хочешь, чтобы еще крепостная в подоле принесла?
– У меня и в мыслях не было…
– Да у тебя вообще мыслей нет! – Миша свободной рукой легонько постучал мне по лбу. – Потому что ты тупой. Машину отцовскую угробил! Потом в больнице черт знает что устроил, до дуэли допрыгался. Воронцова подстрелил сдуру – теперь нас во всех газетах полощут!
Ну, допустим, не во всех, а только в одной. И не нас, а двух отпрысков княжеского рода, имена которых «редакция не может называть по этическим соображениям». Нет, я, конечно, догадывался, что Миша не броситься с объятиями поздравлять с победой в поединке – но брат будто с цепи сорвался.
– Вот на хрена это все было? – продолжал он. – На хрена, Саня?
– Миш, отцепись. – Я дернулся и освободился из хватки – хоть и ценой затрещавшей по швам рубашки. – Я разобрался. Все нормально.
– ТЫ разобрался? – Миша остановился и развернулся ко мне. – Саня, да ты в жизни ни в чем не разбирался, ни разу. Тебе мать до самого лицея чуть ли не попу вытирала… Все лучшее – Сашеньке. Сашенька опять заболел. Как там мой Сашенька?.. Тьфу! – Миша сплюнул мне под ноги. – Слушать противно! Пока меня в кадетском гоняли, как вшивого по бане – ни разу не навестила даже, все тебя, идиота, пасла. А толку с того? Все равно бездарем вырос!
– Ну, это уже не совсем так. – Я пожал плечами. – Источник…
– Да говорил мне Костя, – прорычал Миша, – что у нашего Сани Дар проснулся. Повезло дураку, теперь опять все будут с тобой как с писаной торбой носиться… А я не буду!
– Не носись. Все сказал, или дальше бухтеть будешь?
– Сколько надо – столько буду, и ты, крысеныш, мне рот не затыкай. – Миша набычился и попер на меня. – Я – не Костя и не дед, все твое нутро поганое насквозь вижу. И если еще раз…
Никакой внятной угрозы, Миша, похоже, так и не придумал – так что в очередной раз решил задавить силой мускулов. Здоровенная ручища снова потянулась к моей шее, но вместо того, чтобы покорно принять кару, я вдруг неожиданно для себя самого скользнул чуть вбок, перехватил Мишино запястье, дернул вверх – а потом подсек его ногой под колено и опрокинул на землю.
– Ну все, крысеныш. – Миша вскочил и отряхнул испачкавшиеся форменные брюки. – Сейчас я тебе!
Драться с взбесившимся набором мышц стал бы только самоубийца – но за недели тренировок с Андреем Георгиевичем я успел повидать кое-что и пострашнее увесистых кулаков. И когда Миша замахнулся, чтобы одним ударом вбить нос мне в череп – я просто отступил на полшага и выставил Щит.
Хруст, наверное, было слышно даже в усадьбе. Миша поморщился, выругался под нос – но напора не утратил. Бестолковый младший братец, который никогда не умел толком дать сдачи, вдруг превратился в полноценного противника. Может, не равного – но уже и не такого, кого можно отделать парой увесистых оплеух.
– Отвали, – предупредил я, складывая пальцы в привычный знак. – Порежу.
Серп с мокрым чавканьем вошел в землю прямо перед носком Мишиного ботинка. На мгновение показалось, что сейчас братец просто-напросто прибьет меня каким-нибудь заклятьем из юнкерского арсенала… и все же Андрей Георгиевич не зря говорил о контроле и дисциплине. Похоже, в Павловском этому учили неплохо: Миша снова выругалсяс, отступил на шаг, прищурился, будто прицеливаясь – но сдержался.
– Совсем страх потерял, крысеныш, – проворчал он. – Сила в голову ударила?
– Первый начал. – Я демонстративно убрал руки в карманы. – Надо чего – говори, а не кулаками маши.
– Говорю. – Миша указал в сторону сарая в зарослях. – Еще раз у той девки увижу – ноги повырываю.
– Что, самому нравится?
Глаза Миши полыхнули так, что я едва поборол желание снова закрыться Щитом. Но и на этот раз пронесло.
– Ужинать пойдем, – буркнул брат. – Пока ты тут шлялся – уже все собрались.
Разговор закончился. Не дракой – но и совсем не тем, что я ожидал. Драгоценный братец закусил удила и сердито пыхтел всю дорогу до усадьбы, так и не сказав больше ни слова. И даже его покачивающаяся в нескольких шагах впереди спина излучала столько злобы, что я почти физически ее ощущал.
Странно. Нет, в наших отношениях никогда не было особой теплоты. Но реальные масштабы бедствия я раньше то ли не мог, то ли упорно не хотел представлять. Миша не просто решил проучить зарвавшегося младшего брата и заодно слегка выпустить накопившийся в учебке пар.
Он и правда меня… ненавидит? Пожалуй, так. Настолько, что почти готов убить. И дело уж точно не в дуэли с Воронцовым, не в разбитой отцовской «Волге» или паре статеек из «Вечернего Петербурга». Не во внезапно пробудившемся родовом Даре. И даже не в рыжей девчонке по имени Настасья.
Но тогда – в чем? Еще одна загадка из тех, что в последнее время буквально валятся на меня со всех сторон. И вряд ли хоть кто–то поможет ее разгадать. Об истинных причинах неприязни, которая существовала ровно столько, сколько я себя помнил, знает только Миша… Знает – но уж точно не станет делиться.
