– А, – говорит слепой Лорио без особого восторга, – это ты, Агата. Сядь.
Агата медленно обходит гондолу – настоящую огромную гондолу, заваленную книгами и стоящую у слепого Лорио прямо в лавке, – но прежде чем тихонько сесть на свое любимое место (на полу, у самых дальних книжных полок), она подходит к стоящему в гондоле чучелу Марсона. На табличке на постаменте чучела неверным почерком написано: «Это чучело кота Марсона, погибшего в Аквальта Нэра. Его собственное имя было „Су”, он принял судьбу своего святого, был хорошим котом и верным другом. Мы помним, как он играл закладкой с пером голубого габо». Агата достает из кармана золотую бусинку на золотой нитке и вешает коту на ухо.
Лорио медленно водит пальцами по принесенным Агатой, поврежденным водою, но чудом выжившим страницам.
– Бедняжка, – говорит он книге, точно тяжело больному человеку, – ах, моя бедняжка… – и, протягивая книгу Агате, произносит, кривя губы: – К картинкам не прикасаться, пальцем по строчкам не водить, брать только за края, все остальное сама знаешь.
Агата могла бы обидеться – не маленькая, пальцем по строчкам водить, вот еще! – но на слепого Лорио обижаться бесполезно. Да и два города – мрачный белый и веселый цветной – так манят, что ей сейчас не до обид. Агата осторожно берет у Лорио то, что осталось от книги, и принимается за чтение.
И чем дальше она читает эти изорванные листы, тем сильнее у нее колотится сердце.
Сцена 4
посвященная памяти святопреставившегося новомученика и героя, пекаря Саломона. Его собственное имя было «Од», он принял судьбу своего святого, был Скромностью своей команды, хорошим пекарем и тревожным человеком. Мы помним, как он помогал своей жене ухаживать за сиреневыми кустами
«…иэтот пятый этаж еще называют „последним”, хотя нам отлично известно, что есть множество этажей над ним; называют же его так потому, что никто и никогда не поднимался с пятого этажа на шестой, ибо высота пятого этажа – двенадцать сосен, и ни мудрецы Мацуима, ни отщепенцы Азувима (если может путешественник верить их слову) так и не сумели найти ни лестницы, ни шеста, ни еще какого приспособления, способного поднять человека от пола пятого этажа до его неба и проделать путь, каким дано проследовать только Чадам Святого Макария».
Двенадцать сосен. Агата пытается представить себе такую высоту, но у нее начинает кружиться голова – нет, это невозможно, а главное, от такой невозможности ей уже не в первый раз становится страшно: что, если это неспроста? Что, если все это выдумка, чистая выдумка от начала до конца, – все, что написано на помятых, надорванных страницах, высвобожденных Агатой из завитков чугунной ограды? Что, если Агата совершенно зря пошла почти что на преступление – воспользовалась слепотой бедного Лорио, утащила порванную книгу к себе, читает ее сейчас в темноте (цветные прекрасные картинки кажутся почти серыми)? Пришлось потрудиться, чтобы узнать, как эта книга называется, – обложки нет, а титульный лист, как назло, сперва склеился со страницей, на которой нарисовано никогда не виданное Агатой странное дерево, похожее на воткнутую в песок кисточку: длиннющие листья торчат в разные стороны, и из-под каждого листа смотрят на Агату узкие лиловые глаза. «Честное и Подробное Повествование о Двух Городах Этажа Пятого – Города Мацуима Весьма Достойного И Приятного, И Другого Города, Именем Обладающего, Но Имени Не Заслуживающего. Изложено Путешественником И Однобратом Ордена Святого Кирра Эвриппом, Человеком Малым, Но Внимательным». От такого длинного названия у Агаты голова идет кругом, но она заставляет себя перечитывать его снова и снова – ради слова «честное», которое ее, откровенно говоря, очень успокаивает.
«…и как хорош и ладен город Мацуим с оседлыми его людьми
в черных сюртуках, живущими здесь, может быть, пять тысяч лет, и знающими историю рода своего, и народа своего, и города своего до двадцатого колена, и детям своим ее передающими как знание важное и сокровенное, так нехорош и неладен город Азувим с пришлыми людьми его, сказавшими себе: „Прошлому нет места в нашей жизни, и каждый, явившийся в наш город, который мы назовем Отринутым, может назваться любым именем и быть любым человеком, и нам это будет хорошо”. И мне это невозможно понять и принять, ибо как так? А люди эти смеются, и обнимают друг друга, и живут под новыми именами, и кто спросит другого о его прошлом – того гонят из города в пустыню Негба на съедение солнечному огню. Но только и задай кто такой вопрос – не получит на него ответа, ибо на то есть малый зверь левитан».
Вот он – малый зверь левитан: нарисована ладонь с красивым стальным кольцом, в кольце – резной алый камень, в камень вделана стальная петля, к петле прикреплена цепочка, цепочка тянется к ошейнику, а ошейник надет на зверька, сидящего на ладони. Зверек этот чуть побольше мыши, но только на мышь он совсем не похож: кожистый, глаза лиловые, зубки острые, по всему телу маленькие шипы, а за спиной два крошечных перепончатых серых крыла. Крошечный, а страшноватый.
«И спросит тебя малый зверь левитан простое, и так хорош будет его голос и ласковы глаза, что ты ответишь; и спросит еще и еще, и так участлив и ласков будет к тебе, что ты ответишь снова и снова; и спросит он тебя о жизни твоей, и о семье твоей, и о труде твоем, и о любви твоей, и обо всем твоем – и обо всем, что ты ему расскажешь, ты навсегда позабудешь, и станешь на некоторое время как малое дитя».
Вот почему люди из всего Венискайла приходят жить в странный разноцветный город Азувим, хотя там пыльно, и жарко, и домики совсем маленькие, и рядом лежит безжалостная пустыня Негба: те, кому надо забыть прошлое, ищут малого зверя левитана и все, все ужасное рассказывают ему о себе, и все становится совсем как раньше, совсем-совсем. Правда, зубы у левитана очень страшные для такого маленького зверька, и вообще он не выглядит дружелюбным, а судя по ошейнику и цепочке, еще и все время норовит улететь, но если Агата с Торсоном заранее добудут себе толстые перчатки и сделают из каких-нибудь прутьев маленькую клетку…
Торсон. Торсон никуда, никуда, никуда не пойдет. Внезапно Агату охватывает такая злость, что она впивается зубами в уголок подушки. Ну и ладно, ну и ладно: она докажет этому дурацкому Торсону, этому глупому Торсону, который теперь боится хоть на шаг отойти от своей драгоценной Мелиссы, от предательницы Мелиссы, которая была Агатиной лучшей подругой, что она, Агата, отлично справится без него, а если с ней, с Агатой, что-нибудь случится – что ж, пусть его замучает совесть. И вообще, сдался ей Торсон! Подумаешь, большое дело – пока были маленькие, сбегали из колледжии и дурачились, носясь тайком по городу, – вот и все дела! А теперь она, Агата, не маленькая, теперь ей предстоит такое, что все детские мысли пора выкинуть из головы.
