Вернувшись домой и узнав новость, Ален из Мезлоана был рад и счастлив.
– Что жена моя? – спросил он у повитухи. – Все такая же злющая ведьма? Все так же бранится, брызгает слезами ярости и плюется ядовитой слюной?
– Госпожа здорова, насколько это возможно, – отвечала повитуха, низко кланяясь, хотя знала, что Ален этого видеть не может. Но он слышал по изменившемуся тону ее голоса, что она перед ним присела, и улыбнулся.
– Ты сослужила добрую службу, и граф Жан тебя наградит, – сказал Ален.
Но повитуха медлила.
– Господин мой, – сказала она, – ребенок… девочка… она родилась без носа.
– Что же тут удивительного? – ответил Ален из Мезлоана. – У матери нет носа, поэтому естественно было бы ожидать, что и у дочери его не будет.
И он вошел в комнату, где со страхом ожидала его дама Азенор, ощупью добрался до ее постели, провел пальцами по ее щеке и перепробовал мизинцами обе дырочки, сквозь которые выходило ее дыхание.
– Мой господин, – сказала дама Азенор, глотая слезы, – я не сумела родить для вас сына.
– Что ж, – отвечал Ален, – я рад этому. Ведь если бы вы родили мальчика, то он появился бы на свет с бельмами, как его отец. Дочь же всего лишь безноса, как ее мать, зато не лишена благодати зрения. Поэтому прошу вас и впредь производить лишь девочек. Это представляется мне вполне разумным.
Безносой Азенор ничего не оставалось, как подчиниться своему мужу, и за последующие шесть лет она родила еще четырех девочек, и все они выходили из ее чрева безносыми. Богатея дочерьми, Ален неустанно радовался и подбадривал свою злую жену, говоря ей, чтобы она не останавливалась.
На шестой год, когда дама Азенор вновь почувствовала себя в тягости, Ален из Мезлоана сказал ей:
– Собрались добрые товарищи, чтобы идти к Святому Иакову Компостельскому на поклонение, и я хочу пойти вместе с ними.
Дама Азенор перепугалась:
– Для чего вам покидать меня и наших дочерей, муж мой? Разве я была недостаточно сварлива и злобна, чтобы вы с вашим терпением получили награду свою на небесах?
– Видать, недостаточно, – сказал Ален, – но я не смею просить вас о большем. По правде сказать, жена, за все эти годы не слыхал я от вас худого слова. Никогда вы не уклонялись от моих объятий, хоть мои мозолистые руки и царапали вашу кожу. Никогда не забывали распорядиться о постели, горшках и еде, а если иногда и ворчали на мужчин, то лишь смешили меня этим. Теперь же я хочу отблагодарить вас. Если я верну себе зрение, то стану для вас самым добрым мужем, какого вы могли бы только пожелать.
– Был у меня добрый муж, но я предала его, – сказала Безносая Азенор.
– Что ж, с вашим нынешним увечьем вы никого предать не сможете, – сказал Ален из Мезлоана. – И потому оставляю вас с легким сердцем.
– Почему бы вам не обратиться для начала к бретонским святым? – спросила Азенор.
– Боюсь, бретонские святые слишком хорошо знают мое сердце, – отвечал Ален из Мезлоана. – Ни один из них не захотел вернуть мне зрение! Так что пойду к Иакову в Компостелу. К нему, видит Бог, приходит слишком много паломников, авось не разглядит моих грехов и исполнит просимое.
Так дама Азенор осталась коротать время в ожидании, пока на свет появится очередная дочь, а Ален из Мезлоана надел коричневый плащ, взял палку и вышел в путь, сопровождаемый одним слугой.
И вот настал срок, прибыла повитуха, изрядно растолстевшая за минувшие годы, и помогла очередной девочке покинуть ее временное обиталище, темное и тесное, и перебраться в другое, где горели лампы, бегали тени по стенам и плескала вода в тазу. Увиденное не слишком понравилось новой девочке, и она разразилась басовитыми воплями.
– Хороша! – отметила повитуха и, ловко обмыв и обернув ребенка в одеяльце, вручила его роженице.
Но с той что-то творилось не то: она лежала бледная, с искусанными губами, и ворочала головой по подушке.
– Что такое? – спросила повитуха. И вдруг догадалась… Наклонившись, она быстро ощупала живот Безносой Азенор: – Да у вас там еще одно дитя на подходе!
Вместо ответа дама Азенор вскрикнула, выпучила глаза – и вывалила между ног второй копошащийся комок. Повитуха скорее выхватила его, потрясла, держа за ножки, пошлепала по спине, сунула в лохань с водой и обтерла. Девочка запищала, а повитуха ахнула:
– Пресвятая Дева! Эта-то у вас родилась с носом!
* * *
Правду говорят: «В семье не без урода», а уж как тяжко приходится носатому в семействе безносых – о том и говорить не приходится. С первого же мгновения седьмая дочка дамы Азенор заслужила общую неприязнь. Старшие пришли познакомиться с новенькой сестричкой и, чинно поздравив мать, устремились к красивой колыбели, приготовленной заранее. Колыбель эта поочередно служила всем дочерям дамы Азенор, и это сближало их, делая поистине родными. И сейчас пять безносных девочек окружили колыбель и склонились на нею, а оттуда, закутанная в заранее вытканное одеяльце, глянуло на них крошечное личико с громадными темно-голубыми глазами и дырочками для дыхания.
– Какая прехорошенькая! – сказала старшая сестра, и остальные тотчас подхватили:
– Очарование!
– Чудо!
– Прелесть!
– Лапочка!
– Красотулечка!
– Какие у нее миленькие, трогательные носопырочки, – продолжала старшая, и остальные подхватили:
– Умиление!
– Сюсеньки!
– Пусеньки!
– Слезки наворачиваются!
– Ах, мама! – Старшая сестра повернулась к кровати, на которой возлежала дама Азенор. – Как же вы потрудились, чтобы подарить нам еще одну сестричку!
Но дама Азенор не отвечала и лишь тяжело вздыхала и охала.
– Вы нездоровы, мама? – испугались дочери. Они приблизились к материнской постели и в ужасе замерли.
На полу, возле кровати, так, чтобы не слишком бросалось глаза, стояла грубо сплетенная корзина, в которую наспех постелили старое покрывало. И там лежал еще один ребенок. У него тоже были огромные темно-голубые глаза и крутой сморщенный лобик, но там, где у всех детей дамы Азенор имелись трогательные, умилительные, очаровательные дырочки-носопырочки, у этой торчал огромный, отвратительный нарост!
– Что это, мама? – с ужасом спросила старшая сестра. – Где вы нашли это отвратительное чудовище?
И сестры подхватили:
– Мерзость!
– Ужас!
– Кошмар!
– Жаба!
– Дети, – проговорила дама Азенор, – сама не знаю как, но я произвела на свет лишнюю дочь. Должно быть, Бог карает меня за мои грехи: слишком уж я гордилась вами, мои красавицы, – вот и послал мне уродливое дитя, да еще сверх положенного.
