– Арфист! – вырвалось у Фриек помимо ее воли. – Так и знала, что его это проделки. Что же сказал тебе этот предатель?
– Он обещал мне, что сердце Галевина будет моим, так или иначе, и если оно не перейдет ко мне по праву любви, то я получу его зажаренным к завтраку.
– Он подговорил тебя бежать из дома?
– Да, сестра! – и Секста заплакала.
А Фриек смотрела, как она плачет, и не чувствовала ровным счетом ничего.
* * *
Молодой сир Галевин сидел в углу большой клетки и смотрел в одну точку. Его колотила дрожь, и от холода, и от печали, и от потери крови. Он кутался в рваные волчьи шкуры, но это мало ему помогало.
Галевин пытался понять, испытывает ли он страх перед волком, который лежал в той же клетке и хрипло дышал, показывая желтые зубы. Бока у него провалились, шерсть потускнела, но пятно крови под волком больше не росло.
Потом волк сказал:
– Придвинь ко мне миску с водой.
Галевин так и поступил, и волк с его помощью напился.
– Ложись рядом, – сказал волк. – Я согрею тебя.
Галевин растянулся возле волка и обхватил его за шею рукой.
– О какой девушке говорил Ален из Мезлоана? – спросил, после долгого молчания, волк.
– Не знаю, господин мой, – честно ответил Гале-вин. – Но сир Ален был очень огорчен, так что, полагаю, речь шла об одной из его дочерей.
– Что с ней могло случиться?
– Я никого не трогал, господин мой, – сказал Гале-вин. – Я пытался угодить Фриек де Морван и тронуть ее черствое сердце песнями и другими безумствами.
– С чего ты взял, что мою дочь можно завоевать такими глупыми поступками? – спросил волк. – Разве ты слыхал когда-нибудь о том, чтобы Фриек де Морван любила песни, музыку и пляски?
– Я пробовал ради нее сражаться на турнирах, – отвечал Галевин, – но мне не стать победителем, по крайней мере, ближайшие пять лет. А я не хочу ждать пять лет, видит Бог! Я хочу взять жены Фриек де Морван уже сейчас. Она лишь посмеялась надо мной. Я вызывал ее на бой, но она побила меня яблоком, привязанным к ее косе. Что мне оставалось, господин мой? Любовь одного из сыновей Адама ей безразлична, и я подумал, что она, быть может, хотя бы глянет в сторону волка.
– Ты недурно рассуждаешь для одного из сыновей Адама, – признал волк. – Да и для волка, пожалуй, тоже. Но это нам с тобой не поможет. Я теряю силы, а у тебя их и вовсе нет. Если дочь сира Алена не найдется, то завтра нас с тобой забьют кольями.
– А что нужно для того, чтобы силы к вам вернулись, господин мой? – спросил Галевин, обмирая, потому что он заранее знал ответ.
Волк это понял и ухмыльнулся, выставив язык из пасти.
– Мне нужно съесть хоть сколько-нибудь человеческой плоти, – сказал он. – Без этого я стану обычным старым волком, которого легко убьет и простой мальчонка-пастушок, охраняющий стадо.
– Что ж, – сказал Галевин, – в таком случае, ешьте.
И он протянул волку свою левую руку.
Волк приподнялся на лапах и весь затрясся, желтый огонь запылал в его глазах, тихое рычание вырвалось из горла – он очень хотел сейчас впиться в эту плоть и оторвать хотя бы кусочек. Но в последний миг человеческое взяло в бисклавре верх, и он спросил:
– А ты сможешь прожить без левой руки, Галевин?
– Не знаю, – сказал Галевин. – Да к тому же, мне кажется, вы на моей левой руке не остановитесь.
Волк снова лег.
– Твоя правда, – проворчал он. – Сейчас я так голоден, что готов сожрать тебя с волосами, костями и даже кольчугой, будь на тебе кольчуга.
Тогда Галевин заплакал, а волк облизал его лицо и сказал:
– Не бойся.
И они снова заснули, прижавшись друг к другу.
* * *
Утром сир Ален из Мезлоана пришел посмотреть – что произошло за ночь в клетке с бисклавре, и увидел, что пленники его оба живы, только очень голодны, оборваны и несчастны.
– Вот так дела! – воскликнул сир Ален. – Стало быть, мне в руки действительно попался бисклавре. Ведь будь этот волк обычным зверем, он порвал бы и съел человека. А человек, будь он обычным человеком, перерезал бы зверю горло, пока тот слаб от потери крови. Нет, и волк этот – не обычный волк, и человек – не обычный человек; один из вас оборотень. А может статься, оборотни вы оба.
И он хотел уже позвать людей, чтобы те развели большой костер и сожгли на нем бисклавре вместе с клеткой, но тут загнусили трубы, и было объявлено о прибытии Фриек де Морван.
Фриек приехала как рыцарь – на боевом коне, с копьем в руке; за ней на смирной лошадке ехала закутанная в плащ Секста, а сзади тащился, связанный веревкой и босой, паскудный арфист. Арфа же его лежала на седле перед Секстой, как освобожденная пленница.
Голос у Фриек был довольно слабый, поэтому она подозвала одного из слуг сира Алена и передавала ему все то, что хотела сказать громогласно, а уж тот кричал во всю глотку, стараясь и надрываясь:
– Фриек де Морван!
– Привезла дочь сира Алена!
– Несъеденную!
– Бежавшую!
– Ради любви!
– Из зависти!
– И просит!
– Отдать ей волка и человека!
– В обмен на дочь!
– Или поединок!
– Стыдом будет любой исход!
– Победить женщину на копьях – стыд!
– Быть побежденным женщиной в сражении – стыд!
– Лучше отдать волка и человека!
– В обмен на дочь!
– Или поединок!
Когда глашатай смолк, сир Ален подошел к деве-рыцарю, неподвижно сидевшей на коне.
– Какая дочь? – спросил он.
– Отец! – закричала Секста, захлебываясь слезами, хотя Фриек строго-настрого приказала ей молчать. – Ах, отец, мой господин, мой добрый отец! – И она бросилась к его ногам.
Сир Ален поднял ее, обнял и прижал к себе.
– Меня не съели! – сказала Секста.
– Я вижу, вижу, – пробормотал сир Ален, проводя рукой по ее волосам. – Я вижу.
– Меня спасла сестрица Фриек, – продолжала Секста. – Она нашла меня, положила к себе под одеяло, она поставила жаровни и дала мне горячего вина.
– Я вижу, – сказал сир Ален, не глядя, однако, на деву-рыцаря.
А Фриек произнесла:
– Раз уж никто никого не съел – могу я забрать из клетки человека и волка?
– Один из них бисклавре, – сказал Ален. – А может быть, оба.
– Что до пропавшего скота, – продолжала Фриек, – то воровал вот этот паскудный арфист. И он же подговорил вашу дочь бежать из дома. Если вам хочется кого-нибудь сжечь или повесить – вот хорошая возможность.
