– Для начала тебе придется научиться одеваться, – предупредил кузнец. – Но если таково твое желание… А в кошельке действительно одиннадцать серебряных монет и король не прикажет отрубить мне голову?
* * *
Кузнец оказался прав: Турольду пришлось всему учиться с самого начала, как если бы он был младенцем. Держать нож и ложку, поднимать чашу с питьем сразу обеими руками – оказалось полбеды. Перед сном Турольд намучился с одеждой и наконец разозлился и искромсал ее ножом. Наутро ему пришлось звать слуг и переделывать рубахи так, чтобы рукава на них были разрезными, с завязками на плече, локте и запястье. Со штанами он теперь вынужден был не расставаться. «Вот уж не думал, что скажу такое, – ворчал Турольд, – да юбка-то, выходит, в иных отношениях удобнее!»
Когда на следующее утро Валентина увидела Турольда, она тихо ахнула и приложила ладони ко рту.
Турольд, смеясь, передразнил ее. Цепь, которую сделал норвежский кузнец, оказалась не только короче, но и толще изделия ирландского мастера.
– Я докажу тебе, косоглазая, – сказал Турольд, – что сын норвежского короля во всем превосходит тебя, подобно тому, как норвежский король во всем превосходит ирландского.
А Валентина спросила:
– Зачем ты это сделал?
– Я только что объяснил тебе, – удивился ее непонятливости Турольд.
– Я спросила об истинной причине.
– Я и назвал тебе истинную причину, – сказал Турольд. Он поразмыслил немного, вопросил свою совесть и прибавил: – Мне интересно, как ты живешь.
– Ты каждый день видишь, как я живу, – сказала она.
– Мне интересно, как ты живешь внутри себя, – объяснил он. – Но пока что я уяснил только одно: для того, чтобы жить, как ты, в цепях, человеку необходима постоянная помощь слуги, лучше не одного. Потому что один возненавидит тебя и целый свет из-за всех мелочей, в которых приходится помогать закованному в цепи господину!
* * *
Турольд прожил в цепях целый год. Король Гарольд был недоволен, когда узнал о выходке сына, но менять ничего не стал: Турольд уже считался молодым воином и, согласно законам Норвегии, имел право совершать необъяснимые и даже дикие поступки.
По Норвегии разошелся слух, что королевский сын велел заковать себя в цепи из великой любви к юной заложнице. И с того времени отношение норвежцев к Валентине изменилось: девушка, способная внушить к себе столь сильные чувства, заслуживала общего почитания.
И только сам Турольд и Валентина знали правду: Турольд поступил так не из любви, а из презрения к ней.
Они танцевали, путаясь цепями, и писали, задевая доски; они держали чашу для питья и нож для резки мяса двумя руками, а сверх того – Турольд еще и дрался с мальчишками из рыбачьей деревни, ловко орудуя цепью и тем самым вызывая у противников ужас.
Только бегать в цепях у них обоих не получалось, а на лошади Турольд научился ездить как женщина – боком.
Когда прошел год, штаны на Турольде распались, и он принял это как знак, что пора снять с себя цепи. Он снова пришел к кузнецу и высказал свою просьбу.
Кузнец спросил:
– А браги ты не принес?
– Только деньги, шесть монет.
– Отчего не одиннадцать, как в прошлый раз?
– Я оставлю цепь тебе – сможешь заковать еще кого-нибудь.
– Справедливо, – сказал кузнец. – Однако без браги мне работать неловко.
– Почему? – спросил Турольд.
– Да поможет мне Бог, юный государь, но ведь вы без штанов!
– Не понимаю, как это помешает тебе снять с меня цепи, – сердито произнес Турольд.
Кузнец же рассмеялся и сказал:
– Ладно, сиди тихо.
И он избавил Турольда от цепей, а Валентина оставалась закованной еще два года, пока наконец Гарольд и все норвежцы не поверили в истинность дружбы ирландского короля.
Тогда наконец было решено вернуть Валентину домой.
К тому времени ей исполнилось пятнадцать лет, а Турольду было почти семнадцать. Валентина по-прежнему оставалась косоглазой, но теперь это выглядело не недостатком, а наоборот – признаком какой-то особенной ирландской красоты. Она была худой, и там, где у девушек ее возраста обычно находятся яблочки, скрывались две тощенькие сливы. Бока же у нее, если их обтянуть тонким шелком, напоминали доску для выколачивания белья. Хотя Турольду, например, нравилось обхватывать эти бока пальцами:
– Будь ты мясистой, как норвежская дева, созревшая для замужества, – говорил он Валентине, – мои маленькие пальцы утонули бы в них. Но по поверхности твоего тела они скользят и не теряются; что до ребер, то мне нравится, как они волнами проходят у меня под ладонью.
А своему отцу он сказал:
– Когда настанет время моей женитьбы, господин мой король, то я хотел бы взять в жены Валентину.
Гарольд поразмыслил немного и ответил так:
– Это хороший выбор: тебе она знакома с детства и ее нрав не заключает для тебя никаких загадок. Хуже нет, если жена внезапно оказалась не тем, чем выглядела невеста.
– Однако вы, отец, без раздумий взяли в жены Маленькую Деву, – напомнил Турольд, – ничего не зная ни о ней, ни о ее народе.
– Я полюбил ее, едва лишь увидел, как эти длинные волосы полощутся в воде, – ответил Гарольд, нахмурившись. – А уж когда она оскалила на меня свои острые зубки, сердце мое потекло, как сосулька по весне. Тебя же с Валентиной связывает общее детство, которое вы провели в цепях, драках и соперничестве, так что больших неприятностей от этой девушки для тебя ждать не приходится.
И король Гарольд поставил одно-единственное условие: его сын возьмет в жены не пленницу, а дочь ирландского короля, во всем ему равную.
Поэтому он освободил всех ирландских заложников, которые доселе томились у него в темнице, и вывел их на двор. За время плена они отъелись и стали толстыми, лица их были рыхлыми и белыми, отвычными от солнечного света, и все они жмурились, и из глаз у них текли слезы.
Гарольд сказал им:
– Я возвращаю вам свободу и родину.
Ирландские пленники смотрели на него угрюмо сквозь прищуренные веки и ничего не отвечали. Но Гарольду их ответ и не требовался.
* * *
Домашние карлики, как правило, происходят от людей; дикие же рождаются прямо из камня. Но постоянно жить внутри камня они не любят, поскольку дышать там бывает затруднительно, да и каменная пища не всегда полезна. Карлики глотают небольшие камушки, чтобы те перетирали для них еду, попавшую в желудок. Поэтому дикие карлики такие тяжелые, и изо рта у них плохой запах.
Карлик Грелант жил в Ирландии, в чаще леса, внутри обломка скалы. Был он весьма диким. Ходили слухи, будто в своей скале он прячет изрядные сокровища, золотые чаши и драгоценные камни, однако любому, кто пытался проникнуть в эту тайну, Грелант ломал шею.
