В одно из утр из пустыни вышел Джозеф. Так получилось, что я заметил его первым. Сид дал мне свой бинокль, и я как раз его настраивал. В бинокле тоже был песок, и все, что я видел – барханы, дюны, гряды холмов справа и слева от меня, – находилось под песчаным ливнем и не имело четких очертаний. Вдруг прямо передо мной показалась расплывчатая желтая точка. Я попытался разглядеть ее без бинокля, но видел лишь песчинку, более яркую, чем остальные. Я не мог определить, на каком расстоянии от меня она находилась. Наконец, мне удалось настроить бинокль. Песчаный ливень за линзами не иссякал, но я увидел, что из пустыни к нам приближается человек. Мы встречали его за домом. Человек становился все больше и больше. Он был босиком, в брезентовых походных штанах, изорвавшихся на коленях, и почему-то в желтой рубашке с какими-то мишками, паровозиками, звездочками, цветочками. Я смотрел на них, не отрываясь. Джозеф медленно приближался, я увидел спутанные выгоревшие волосы, красную кожу, черные, растрескавшиеся губы и слюдяные, неподвижные глаза. Мы устроили его в доме под вентилятором, поили водой. Через два дня Джозеф улыбался, сообщил нам, как его зовут, сказал, что скоро зима, и так оно и было, но больше мы про него ничего не выяснили. Правда, выяснять было некому, потому что мы вскоре вернулись домой, а Сид, похоже, ничего разузнавать не пытался.
Когда мы собрались в пустыню в следующий раз, была зима. Я вел машину, родители сидели на заднем сиденье. По дороге я купил им мороженое. Когда, ближе к вечеру, из-за поворота, наконец, показался знакомый дом, Джозеф приподнялся с соломенного кресла под акацией и махнул нам рукой. Он угостил нас лимонадом и рассказал, что Сид уехал – вскоре после нас: однажды утром Джозеф проснулся, а Сида нигде не было, и вещей его не было. Впрочем, вещей у него не было во всех смыслах этого слова. Мы сидели под акацией, из дома вышла серая собака на трех лапах, заковыляла к нам, тяжело улеглась у соломенного кресла, положила морду Джозефу на ботинок. Я зашел в дом и подошел к противоположному окну; песок пересыпался через подоконник.
* * *
Мы возвращаемся затемно. Мама ищет в сумке ключ, никак не находит, даже вываливает ее содержимое на ступеньки – ключа нет. «Наверное, в пустыне остался», – говорит папа. «Ничего он не остался!» – я вынимаю ключ из кармана куртки и протягиваю маме. Похолодало, но ключ теплый на ощупь.
Ваш дальний друг
Сориентировался довольно быстро. От железнодорожной станции в город уводили два перехода-рукава. Над каждым светилась табличка с названием одной и той же улицы. Рубик выбрал южный – потому что шары фонарей, тощие кошки на нагретых солнцем мусорных баках, мягкий ветер в лицо, бульвары стремятся к морю. Первое, что увидел, оказавшись снаружи, – зеркальные стены строящегося небоскреба. Запрокинул голову, стараясь разглядеть его верхние этажи. Взгляд скользнул по отразившимся изгибам улиц, вытянутым домам на бетонных сваях, круглым балконам, покачивающимся кронам акаций. Рубик сверился с блокнотом и шагнул в переулок; шел, вглядываясь в номера подъездов, выведенные краской на штукатурке.
* * *
– Тогда мы и познакомились, – говорит Рубик, – не самая подходящая погода для летнего лагеря; дождь лил, почти не переставая, но нам это как раз нравилось. Я приехал чуть позже, – у родителей поменялись планы в последний момент, – у вас уже была компания: ты, еще две девочки и мальчишка из параллельного отряда, рыжий такой – чёрт, я и сам сейчас не могу вспомнить, как их звали, – Бетти усмехается. – Однажды ночью мы сбежали и отправились гулять в лес. Спланировали это заранее, запаслись спичками и фонариками. В последний момент чуть все не сорвалось, потому что, когда Рыжий вылезал из окна корпуса, его с улицы заметил один из вожатых. Вернее, вожатому показалось, что он заметил Рыжего, и он пошел посмотреть, что происходит. Прятаться было некуда, другой бы растерялся, но Рыжий прыгнул за спину вожатого и двигался, повторяя его движения. Мы уже успели перелезть через ограду и, стоя за ней, все это видели. В какой-то момент нам стало казаться, что одного из них нет, осталась только двигающаяся оболочка, которая тоже пойдет с нами в лес, и зачем она была нам там нужна, спрашивается? Но потом вожатый зашел в здание, а Рыжий все-таки остался снаружи, встряхнулся и подмигнул нам. Мы сбежали, как и собирались. Видимость была почти нулевая, ты споткнулась, разбила до крови коленку и говорила, что это ерунда и тебе не больно. А потом мы вышли к какому-то озеру, совсем небольшому, сидели там на поваленном дереве и курили. В воде отражались не пять сигаретных огоньков, а шесть – один лишний. Мы это заметили, нам стало не по себе, и мы хохотали. Правда, на озере была рябь, и, например, луны оказалось три.
– А где все сейчас, – спрашивает Бетти, – где Рыжий?
– Не знаю, я с того лета никого из вас не встречал.
Бетти Д., потеря памяти в результате автомобильной аварии. Обратилась сестра клиентки. Сбежали, Рыжий, сигареты. Договоренность: повторный визит через полтора года. Оплата в рассрочку.
* * *
– Правая рука у меня, как видишь, почти не двигается, – Идо улыбается недоверчиво, – но, даже будь я здоров, вряд ли я стал бы так нырять.
– Это ты сейчас так говоришь! – отвечает Рубик.
– А почему мы ныряли? Напомни еще раз.
– Так кинжал же – весь покрытый патиной, был воткнут в песок по самую рукоятку. Кто бы стал просто так оставлять такую вещь, спрашивается? Мы его вытащили, и он почти сразу же развалился. Мы пришли к выводу, что кинжал финикийский и никто его тут не оставил. Видимо, где-то вблизи от берега находится затонувший корабль; кинжал оттуда вымыло волнами и выбросило на сушу. Мы решили попробовать этот корабль обнаружить. Месяц тренировались, задерживали дыхание. Я до сих пор помню это ощущение: будто на вдохе не внутри меня, а вокруг все застывает – даже шумы не звучат, а становятся объемными и неподвижными; и время останавливается тоже. И во всем этом, где-то очень глубоко, и есть человек, живая точка. Потом я попросил у отца его лодку, сказал – для рыбалки. Мы отплыли от берега и стали нырять. Нам ничего не удавалось разглядеть, мы устали, и я хотел плыть обратно. А ты сказал, что все-таки попробуешь еще раз. Пока тебя не было, я смотрел на горизонт, и мне вдруг показалось, что море перестало быть проницаемым. Солнце отражалось от него, от всей его поверхности, и резало глаза. И в эту секунду ты вынырнул. Сказал, что тут относительно мелко, и ты нашел корабль! Правда, это оказался другой корабль, вернее, катер – современный, с трубой. Тебе даже удалось заглянуть в один из иллюминаторов, но ты ничего там не увидел.
Идо Р., осколочное ранение в голову. Почти полная потеря памяти. Обратились родители клиента. Кинжал, лодка, горизонт. Договоренность: письма раз в четыре месяца.
* * *
– Что мне делать? Нужно расслабиться, да?
Горничная вносит поднос с кофе. У нее смуглая кожа, черные волосы забраны в тугой пучок. Туфли на плоской подошве приглушают звук шагов. Она расставляет на столике крошечные чашки из полупрозрачного фаянса. От ее одежды пахнет стиральным порошком и чем-то еще – улица ранним утром, когда асфальт еще не прогрелся на солнце.
